У Голландца вырвалось проклятие. Из прежнего опыта он знал, что произойдет, если одна из крупных скал столкнется с «Отчаянием». Корабль разнесет вдребезги, как детскую игрушку из соломки. Воспоминания о минувших катастрофах все еще были ясными, боль — такой реальной! Конечно, корабль возродит себя, это правда, но все же…
Новая скала обрушилась на одну из мачт, уничтожив верхнюю часть. Два оставшихся паруса превратились в клочья.
Уши наполнял рев вечно голодной бездны. Ветер угрожал снести его с палубы в пучину. Каждый шаг давался все с большим трудом. Еще один снаряд пронесся мимо.
Что-то привлекло его внимание. Кричал Фило, но в этом кромешном аду ничего не расслышать. Андроид показывал куда-то назад.
Голландец стал оборачиваться. Гигантская волна обрушилась на него, швырнув в забытье.
Когда он очнулся, всего через несколько мгновений, то обнаружил, что застрял под обломками мачты. Голландец попробовал сделать вдох, но каждое движение вызывало боль в груди. Правая нога была как-то странно вывернута, а левую он не чувствовал совсем. Одна рука точно сломана, а другую он прижал своим телом.
Тяжелые ботинки протопали по качающейся, ходящей ходуном палубе. Алая тень накрыла его.
— Капитан?
Клюв Фило слегка прижался к щеке Голландца, когда первый помощник смотрел, что с ним. Одной рукой он коснулся плеча капитана, затем сломанной мачты. Голландец попробовал что-то сказать, но челюсти его не слушались. Лучше бы сама главная мачта рухнула на него, тогда по крайней мере он попал бы в центр Мальстрема в благословенной тьме.
— Капитан, я…
Фило сорвало с палубы. Почти мгновенно он исчез из виду.
Голландец повернул голову насколько мог. Они неслись в самое сердце Мальстрема, прямо в глотку чудовища. Корабль дрожал в страхе ожидания. Доски с палубы сорвало и унесло в пучину. С новой силой Мальстрем отдирал один израненный кусок за другим.
Мачта, прижимающая Голландца к палубе, слегка, будто нехотя, сдвинулась. Казалось, что она сейчас присоединится к летящим обломкам. Это смещение позволило ему еще чуть-чуть подвинуться. Мальстрем был кругом, и был он еще ужаснее, чем обычно, и все же — он был прекрасен. «Отчаяние» — лишь пылинка в его глазу.
Паруса уже снесло, на палубе ничего не осталось, даже самых тяжелых и прочно закрепленных предметов. Но и это долго не продлится. Никогда корабль не проходил Мальстрем без потерь. Буря все стаскивала придавившую его мачту.
Нужно только подождать, пока ее снесет за борт и, когда это случится, Голландец последует за ней.
Корабль взвизгнул, когда с него снова сорвало доски, и этот вопль заставил Голландца со всей полнотою вспомнить, почему он здесь оказался. Он видел людей и страны, погибшие давным-давно. Люди окружали его, наблюдая за его страданиями. Он это заслужил, ибо именно из-за его мечтаний их больше нет на свете.
Еще одно смещение мачты рассеяло призраки, но не его вину. Затем тяжелая мачта приподнялась. Голландец почувствовал, как давление стало меньше, а потом и исчезло. Это улетел обломок, придавивший его.
В отчаянии он пытался ухватиться за изломанную, искореженную палубу своей единственной здоровой рукой. Но дерево крошилось, и Голландца сорвало с корабля. Беспомощно он смотрел, как «Отчаяние» уменьшается в размерах.
Силы, окружающие его, молотили и кидали израненное тело, быстро столкнув его за предел той боли, что можно вынести.
Мальстрем поглотил его, а через мгновение и то, что осталось от корабля. Затем исчезла гигантская утроба, не оставив и следа своего существования… или существования своих жертв.
А вот и школа. Здесь должна быть та, кого он ищет.
Гилбрин отыскал для своего видавшего виды темно-синего «„додж“а» местечко на парковочной стоянке для гостей, хотя он не мог себе представить, кому, кроме обеспокоенных родителей, придет в голову явиться с визитом в школу.
Однако он-то явился, в кои веки парковка послужит своему назначению. Гилбрин знал, ему повезло, что хоть одно место оказалось свободным. Особенно если вспомнить, как и сам он, еще несколько лет назад студент такого же заведения, частенько при необходимости оставлял машину на такой вот стоянке. Лишь бы поближе.
Он вышел из машины, маленький жилистый парень с лицом юным и старым одновременно, может, около тридцати, а может, и нет. Черты лица Гилбрина, красивые и выразительные, во множестве привлекали женские взгляды: волевой подбородок, короткий нос хорошей лепки, блестящие зеленые глаза, светлые волосы с пробором сбоку. Несколько локонов падало на лоб, а сзади они свободной волной спускались на воротник золотисто-оранжевой ветровки. Сейчас он был чисто выбрит, хотя временами любил отпускать усы.
Ослепительно алая футболка и голубые джинсы довершали наряд. Кроссовки были ярко-оранжевыми. Гилбрин был не из тех, кому нравится проскользнуть незамеченным, если обстоятельства позволяли.
Бартлет, Аврора, Данди, Шромбург — это лишь четыре из того царства пригородов, что он обыскал за последний месяц. Когда он покинул родные пенаты Шампани, штат Иллинойс, оставляя за спиной точно выверенную степень возникающей пустоты, с собой Гилбрин прихватил ложную веру в собственную репутацию, вернее ту, что была у него давным-давно, дома. В начале.
С тех самых пор Странствия учили его иному, но до Гилбрина не шибко это доходило, когда дело касалось его самого.
На севере, возле Чикаго — вот все, что он знал, пускаясь в путь Лишь добравшись до южных просторов, предместий южных городов, он смог осознать масштабы своих поисков.
Оказалось, что это самая огромная населенная зона из тех, что он видел в дюжинах своих Странствий. Рыскать в предместьях было трудно, но дело осложнялось тем, что она могла работать и в городе, не ведая об опасностях, грозящих ей из мрака тени, из-под асфальта улиц.
Сунув руки в карманы, Гилбрин двинулся за возвращающимися в школу учениками. Время ленча лучше всего позволяло смешаться с толпой и избежать хоть некоторых вопросов. Поглядывания и хихиканье окружили его. Он улыбнулся хорошенькому юному созданию, задумавшись о том, что было бы, узнай она, сколько ему лет на самом деле. А через секунду и сам Гилбрин нахмурился, размышляя, применимо ли к нему понятие возраста.
Голова громадной кошки — эмблема школы — зарычала на него со стены у двери приемной. Вырвавшись из шумной толпы, движущейся к шкафчикам, он, споткнувшись, ввалился в приемную явно с меньшим достоинством, чем даже и он, не чуждающийся клоунады, желал продемонстрировать.
Не взглянув на прыщавого помощника из студентов, Гилбрин сосредоточил внимание на двух служащих — дамах в годах. В ответ они уставились на него, напомнив внезапно о его собственных темных днях заточения в подобном заведении. Видимо, полностью осознав, что эта несколько одиозная фигура не может быть одним из учеников, одна из них, та, что сидела ближе к барьеру, взялась за дело:
