…Странно, что такой опытный тип, как Муштай, пахан всея выжившей братвы, так глупо попался, выйдя из своего «лендкрузера» прямо под деревом-вампиром. Ему здорово повезло. Струя ядовитой пены досталась охранникам, кинувшимся на выручку боссу. Когда я совершенно случайно проезжал мимо, ветви уже опутали его, вцепившись в тело острыми крючками, и прижали к стволу. Через пару минут сквозь кору пробились бы острые жгутики, впились в плоть, и высосанная до последней капли крови мумия
Муштая оказалась бы рядом с дохлыми крысами.
Признаться, я не сразу пришел ему на помощь. Уголовный пахан вполне заслуживал такой участи. Я видел столько смертей, что еще одна вряд ли могла меня смутить. Я бы наверняка проехал мимо. Но в последний момент сообразил, что вакантное место этого мерзавца, правящего братвой по понятиям, может занять тот же Комод или другой такой же беспредельщик, рвущийся к власти и кормушке. А власть криминального вождя на четвертом году новейшей – после Чумы – эры в наших местах была почти безграничной.
Ущемляли ее лишь Менты (которые немногим лучше), Святоши (которые немногим лучше по-своему) да Работяги (к которым я тогда и направлялся).
После короткого раздумья я нажал на тормоз.
Хищные Деревья больше всего боятся огня. Превратившись из обычных представителей флоры в растительных монстров, они сохранили миллионолетнюю память о своем злейшем враге, безжалостно уничтожавшем их во время лесных пожаров. Я вышел из машины, распахнул заднюю дверцу джипа, достал канистру с бензином и ветошь. Палка для факела отыскалась среди уличного мусора. Я не спешил, и когда приблизился к плененному Муштаю, прочитал в его выпученных глазах одновременно страх, ненависть и мольбу. Я щелкнул зажигалкой, факел ярко полыхнул. Едва пламя коснулось ветвей, они отпрянули с угрожающим скрипом и шелестом листвы. Я прижигал их, не слишком заботясь о том, чтобы случайно не опалить Муштая. Тот все так же молчал, поскрипывая зубами.
Ветка с крючком на конце мотнулась у самого моего лица. Древесный вампир не желал отпускать свою жертву. Я бросил факел и вернулся за канистрой.
Немного бензина на ствол позади Муштая – и к кроне взвился огненный язык.
Дерево затрещало, будто пытаясь вытащить корни из почвы, ветви беспорядочно мотались в воздухе, словно лапки гигантского раненого насекомого. Я еще плеснул горючего, и огонь загудел. Муштай сдавленно выругался – жар добрался и до него. Через секунду он упал на асфальт, вырвавшись из смертельных объятий, и на четвереньках отбежал прочь. Крона дерева ходила ходуном. С костяным звуком щелкал клапан, но заряд ядовитой пены был израсходован, а новая накопиться не успела. Я несколько раз щедро плеснул из канистры, сам рискуя опалиться. Огонь взметнулся ввысь, Дерево громко застонало, само превращаясь в гигантский факел.
Я помог Муштаю подняться. Он еще весь дрожал. Окинув взглядом умирающих охранников, спросил:
– Что с ними делать? Я пожал плечами.
– Разве что добить.
– А если врача?
– Лучше сразу патологоанатома. Не вижу смысла напрягаться.
Муштай зло глянул на меня.
– Конечно, не видишь! Не твои люди.
– Какая разница – мои, не мои… Если не пристрелишь, до вечера будут мучиться.
Он наконец узнал меня.
– Серый? Я кивнул.
– Откуда ты все про все знаешь?
– Много езжу, много вижу.
– Уверен, что уже не помочь?
– Сам, что ли, про Деревья не знаешь?
– Слышал. Но не наблюдал.
Муштай помедлил, потом достал из кобуры «макарыча». Три гулких выстрела раскатились в городском безмолвии. Три тела неподвижно застыли на земле, перестав дергаться в агонии.
Убрав пистолет, Муштай протянул мне ладонь:
– Считай, что я тебе должен.
Я ответил на рукопожатие, хоть якшаться с этим типом удовольствия мне не доставляло. Муштай сказал:
– Ты тут, было дело, двоих из комодовской бригады завалил.
Я насторожился Они первые стрелять начали. Он вдруг скроил кривую усмешку:
– Я знаю. Сколько раз говорил, чтоб, если гоп-стопом промышляют, фильтровали, кого тормозить. Я вообще-то не в претензии.
– Ходят слухи, Комод на твое место метит. Правда, нет? – спросил я без обиняков.
Муштай огляделся по сторонам, будто опасался, что нас могут услышать. Но покой улицы не нарушали ни звук, ни движение.
– Комод много на себя тащит,- процедил он.
– Комод – отморозок,- сказал я.- Ты тоже не подарок, но с тобой жить можно. А вот если Комод тебя свалит…
– Борзой ты, – огрызнулся Муштай.- Лезешь не в свои огороды. Думай, с кем базаришь!
– Слушай, – сказал я. – Мы тут с глазу на глаз. Выеживаться не перед кем.
Ты над своими верховодишь, вот и верховодь. Мне дела нет, что ты со
Святошами грызешься, на Работяг наезжаешь и с Ментами заигрываешь. Я сам по себе. А если меня и зароют, то вместе с теми, кто наедет. Но я не хочу, чтобы окончательный беспредел наступил. Так что, считай, я на твоей стороне. А пальцы гнуть передо мной незачем.
– Странный ты тип, – задумчиво произнес Муштай.- Ездоки и кроме тебя есть.
Но ты будто нарочно по остряку ходишь. Думаешь, если тебе фартит, так это навсегда? Один, хоть ты и тот еще волчара, рано или поздно все равно нарвешься. При твоих наклонностях особенно. Иди ко мне, в обиде не останешься. Могу и работенку для начала предложить.
Мне не понравились его слова. То, что он думает, что я сам по себе, это нормально, так и должно быть. А вот что я кажусь ему странным – это плохо.
Странный, значит, подозрительный. А подозрения для меня – лишнее. Не нужно мне никаких подозрений. Я Ездок, и больше ничего. Мы, Ездоки, люди независимые, работаем на того, кто платит. И если он меня зовет в свои ряды, значит, где-то я перегнул.
– Что за работенка? – спросил я.
– Ну непростая, скажу тебе. Только если справишься, считай, ты в законном авторитете, я позабочусь.
– Ближе к теме, пожалуйста.
– А пожалуйста. Сам же говорил, что Комод на мое место метит. Думаешь, я не знаю, если даже тебе надуло? А кому это надо? Кроме Комода.
– Никому,- согласился я.
– Ну вот.
– То есть ты предлагаешь мне Комода убрать?
– Понятливый ты,- усмехнулся Муштай.- Повторяю, в обиде не останешься.
Главное – перед его пацанами не засветись. Говорят, ты ловко со снайперской винтовкой обходишься.
– Среди твоих тоже снайперы найдутся. Чего же их не пошлешь, если такой край?
– Своих нельзя. Ненадежно. Если просочится, такая разборка начнется. Мне войны не надо. А ты посторонний, у тебя среди пацанов завязок нет. На тебя никто и не подумает. Хвастаться, ясное дело, ты не станешь.
