У идеальных гончаров случаются приступы идеальной слабости.
Обычная слабость — незаконнорожденное дитя всепожирающего Молоха. Аппетит, конечно, не тот, но геморроя от нее случается не меньше, чем от родителя. Это отдельная тема.
Идеальная слабость — всего лишь пустота. Разрыв между сейчас и сейчас. Она не делает уязвимым, потому, что не измеряется временем. Она ни на что не влияет, поскольку сама она — ничто. Всего лишь отвлеченное понятие. Архетип невесть чего. Сомнение, возведенное в степень убежденности. Ноль, вывернутый наизнанку. Ухо от селедки. Мадригал здравому смыслу. Очередное допущение…
Бог собрал хвороста. Бог развел огонь. Бог решил сжечь свою неудачу. Напоследок решил еще раз перелепить. Получилось и вовсе черт-те что. Бог вздохнул и швырнул поделку в огонь. Костер прогорел и погас. К удивлению шумерского божества, поделка не сгорела. Огонь сделал ее еще менее привлекательной, на вкус бога. Но она оказалась надежна. И ногами, и дождь ей был нипочем. Идеальна.
Таким образом шумерский бог ввел в обиход идею расходных материалов. Хворост не вошел в состав человеческой плоти. Искра, высеченная огнивом, не запечатлелась в человеческих глазах. Искра жила долю мгновения. Костер полыхал час. Хворост стал пеплом. Пепел ушел в землю и развеялся ветром. И хворост, и искра полностью израсходовались. Не став частью идеала, они оказались необходимым условием его сотворения.
Как правило, исходные компоненты для создания той или иной вещи и расходные материалы для обеспечения созидательного процесса — разнородны. Таково свойство природы — противиться каннибализму и инцесту.
Противиться-то она может, но исключить их из списка явлений, ее составляющих, природа бессильна. Особенно, если дело касается человека и всего, что им понаворочано.
Характерный пример: — расходный материал в индустрии новостей — сами новости. События и происшествия. Ибо конечный продукт — это не репортаж по телевидению или радио и не статейка в газете. И уж тем более не общественный резонанс. Кому он вообще сдался?! Обсасывание пикантных подробностей, если таковые имеются, пляски на костях, спекуляции на обесценившихся акциях… Все не то. Основная цель — это девальвация всех и всяческих злободневных приоритетов во имя стабильности курса единственно возможной твердой валюты — никогда не умирающего завтра. Не умирающего оттого, что оно, блядь, никогда не наступит, видите ли! Вот где роется извечный шелудивый пес, кость ему в глотку.
Если допустить, что эволюция — творческий путь к совершенству, то человеческая эволюция выглядит еще менее приглядно, нежели новостная индустрия.
Стоило шумерскому богу запустить удачный прототип в массовое производство, как тот немедленно покусился на звание идеального гончара и принялся лепить сам себя. Лепить и перелепливать. Выстраивать замкнутый безотходный цикл, отведя себе универсальную роль. Сам себе сырье, сам себе хворост, сам себе конечный результат.
Само собой, конечный результат — ублюдочная химера. Фикция. Ушастая селедка. Поскольку получится совсем не то, что запланировано в начале. Но процесс запущен.
Стремление к идеалу обращается бегством от идеализма. Гуманизм — людоедством. Подспудная евгеника — инцестом. Весело.
Для того, чтобы произвести одну перспективную особь, эволюции требуется выработать сотню единиц человеческого шлака. Перспективные особи множатся. Множится и шлак. Соотношение постоянно, как не выкаблучивайся.
Перспективная особь умеет любить. Перспективная особь умеет стремиться. Перспективная особь деятельна. Перспективная особь ценит красоту. Перспективная особь умеет ее создавать. Перспективная особь — почти идеальный гончар. Единственное отличие — времени не так уж много и с терпением плоховато.
Перспективная особь любит. Перспективная особь стремится. Перспективная особь действует. Перспективная особь наслаждается прекрасным. Потому, что она это умеет.
Перспективная особь отказывает шлаку в своих умениях. Перспективная особь считает, что шлак — бессмысленен. Ни черту кочерга, ни богу — свечка. Или наоборот. Не важно.
Тем не менее, перспективная особь проявляет заботу о шлаке, чуя нутром, что дрын ей с маковкой, а не дальнейшее совершенствование, без малых сих.
Джил спит. Лежа на животе. Ее голова как-то неестественно вывернута вправо. Веки Джил до конца не смыкаются. Такая анатомическая особенность. В щели между веками видны белки глаз. Синеватые. Оттенка дорогого фарфора. Кожа лица у Джил, хотя и гладкая, выглядит нездоровой. Какая-то бледность, что ли… Неравномерная бледность. Пятнами. Очень нечеткими. Граница между бледными участками и более живыми — сильно размыта. Наверное, с расстояния пяти шагов эта пятнистость не заметна. Просто невзрачное лицо. Волосы у Джил пегие. Совершенно неухоженные и спутанные. Одна прядка налипла к верхней губе и вздрагивает в такт дыханию.
По векам пробегает судорожная рябь. Зрачки за веками мечутся вправо-влево. Джил видит сон.
Джил в больнице. Она под капельницей. В палату заходит медсестра. Внешность медсестры безукоризненна. Совершенные пропорции точеной фигуры, невыносимо правильные черты лица. Наверное, так должны выглядеть ангелы. Или же лучший из лучших экземпляр перспективной особи.
Вот только взгляд… Антрацитовый блеск радужной оболочки. Непроницаемая темень зрачка. Неподвижность. Так смотрели сквозь стекло витрины роскошно разодетые куклы, на которых Джил любила глазеть в детстве. Куклы были красивы. Это восхищало и притягивало Джил. Куклы казались ей зловещими. Из-за взгляда. Это повергало ее в липкое холодное оцепенение, но тоже — притягивало.
Джил понимает, что медсестра — одна из тех кукол. В руках медсестры — бутыль с лекарством. Джил знает, что на самом деле в бутыли — жидкая змея. Юный боа-констриктор. Как только в ее вены вольется последняя капля, удав обретет приличествующую рептилии плоть. Сожмет своими кольцами каждый ее внутренний орган, плоская треугольная голова через пищевод проникнет в череп, прогрызет верхнее нёбо, заглотит мозг и взглянет на мир глазами Джил.
Джил не сопротивляется. Даже не пытается проснуться. Нельзя сказать, что ей не страшно. Очень страшно. Но… Кошмар во сне, кошмар на яву… — какая разница?…
Возможно, ей невдомек, что она живет в кошмаре. Или кошмар в ней. Этакий симбиот. Отними у Джил ее кошмар — ничего не останется. Джил не знает других снов. Джил не знает других чувств. Идеальный объект для жалости.
Смотрите, перспективные особи!: — вот он, расходный материал, используемый эволюцией для того, чтобы вы, прекраснолицые мрази, могли и дальше совершенствоваться физически и духовно, становясь длиннее костяком, округлее в ляжках и возвышеннее в помыслах своих… Человеческий шлак. Шлаком и останется. Если только не допустить, что…
