что-то странное замечали? — спросил Чупав старосту. — Может, из дома пропадал?
Староста еле заметно покачал головой.
Князь Всеволод попытался подняться, но со стоном плюхнулся обратно на мох.
— Что, княже?
— Нога!
Он виновато показал глазами на левую ступню.
Бля! Двоих мы не унесём!
— Идти сможешь? — на всякий случай спросил я Всеволода.
— Если костыль вырубить — смогу, — кивнул он.
Один с костылём и четверо с носилками. Ипать, мы так неделю до деревни будем добираться!
Коней мы оставили в деревне.
Я с надеждой посмотрел на лешего.
— Может, лошадей приведёшь?
Леший мотнул косматой головой.
— Мне без вас в деревню хода нет. Не отдадут коней.
И то правда. Если леший вернётся без нас, да ещё и лошадей попытается увести — деревенские заподозрят неладное.
Леший поднял глаза к хмурому осеннему небу, что-то прикидывая.
Я тоже посмотрел на небо. Похоже, ещё и дождь собирается. В воздухе пахло зябкой сыростью. Всё одно к одному, бля!
— К Яге пойдём, — решительно сказал леший.
Я вытаращил глаза.
— К кому?
— Увидишь, к кому, — криво усмехнулся он.
Мы очистили от веток две длинные еловые жерди, продели их в широкую рубаху Чупава и крепко связали поперечинами. Получились мягкие носилки. На носилки уложили боровского старосту.
Голый по пояс Чупав поёжился на холодном ветру.
— Идёмте скорее! Холодно, бля!
Мы с Джанибеком взялись за передние ручки носилок. Леший и Чупав стали позади. Князь Всеволод опёрся на обмотанный тряпкой костыль.
— Точно сможешь идти? — ещё раз спросил я его.
— Смогу, — отмахнулся князь.
— Говори — куда нам, — кивнул я лешему.
— Я покажу, — вмешался Мыш. — Тут рядом.
— Ты бывал тут, что ли? — удивлённо спросил я его.
Мыш мотнул головой.
— Чтобы знать дорогу, необязательно ходить по ней раньше, — сказал он.
Я только хмыкнул. А леший недоверчиво посмотрел на Мыша.
Двигались мы со скоростью ежа, одолевшего гадюку. То есть, очень медленно. Грубо оструганные жерди немилосердно оттягивали руки. Приходилось часто останавливаться, чтобы отдохнуть и поменяться.
Князь Всеволод плёлся со своим костылём без единой жалобы. Лицо князя было суровым, губы плотно сжаты. Мужик, что ещё сказать!
В одном месте мы наткнулись на небольшой ручеёк и от души напились холодной чистой воды. Я предложил было устроить основательный привал, но леший возразил.
— Торопиться надо! После захода солнца Яга к себе не пустит.
Ну, надо — значит, надо. Я взялся за надоевшую ручку и распрямил затёкшую спину.
Ещё через час мои ноздри уловили запах дыма.
— Яга печку топит, — подтвердил мою догадку леший. — Уже близко.
Мыш не подвёл. Он вывел нас прямиком к ограде из кривых жердей, которая огораживала небольшую поляну посреди высокого елового леса. На первый взгляд, ограда вряд ли сдержала бы животное, крупнее кота. Но на торчащих вверх кольях висели выбеленные дождём и солнцем черепа волков и кабанов. А над калиткой приветливо улыбался жёлтыми зубами человеческий череп.
Посреди поляны на восьми основательных столбах стояла бревенчатая избушка, крытая дёрном. Избушка хмуро смотрела на нас двумя небольшими окошками, которые охеренно напоминали глаза. Двери я не видел. Может, с другой стороны? Хотя, кто так строит-то? Чтобы от калитки к двери вокруг дома переться?
Калитка была приоткрыта. Мы с Джанибеком сунулись внутрь ограды, но леший нас остановил.
— Куда вы без приглашения? — сурово спросил он. — Неприятностей хотите?
Мы опустили носилки на траву. Князь Всеволод тяжело опустился рядом.
Леший почтительно поклонился в сторону избушки.
— Яга-матушка! Не откажи в помощи! Приюти на ночь, вылечи раненых!
Избушка не отозвалась. Так и продолжала глядеть на нас тёмными окнами.
Леший поклонился снова.
— Яга-матушка! — без особой надежды повторил он. — Не откажи в помощи, вылечи раненых!
Избушка молчала. На поляне потемнело, начал накрапывать дождь.
Да какого хера?! Что нам — под дождём ночевать с ранеными?!
Я отодвинул лешего в сторону и решительно шагнул в ограду.
— Нет!
Леший вцепился мне сзади в рубаху, потащил в сторону.
— Нельзя, князь! Хуже будет!
— Пусти его! — сказал позади нас глубокий женский голос. — Ему можно.
Пальцы лешего выпустили мою рубаху. Я оглянулся. За моей спиной стояла русоволосая женщина в белом сарафане до пят.
На её лице не было ни морщинки. Чёткий овал лица, щёки с лёгким бронзовым румянцем. Высокий гладкий лоб.
Но глаза... Их взгляд был невыносимо тяжёл. Так смотрят люди, которые не просто прожили долгий век, но и немало на этом веку повидали.
Леший торопливо поклонился.
— Прости, матушка, что потревожили без разрешения!
Яга улыбнулась кончиками губ, не отрывая от меня тяжёлого взгляда.
— Ему можно, — повторила она. — Он князь нечисти. А я ведь — тоже нечисть. Значит, он — и мой князь.
Она замолчала и снова стала глядеть на меня.
Бля! Прямо сверлит взглядом.
Я чуть было не поёжился, но сдержался.
— Раненые у нас, — сказал я Яге. — Им на земле ночевать нельзя. Мы переночуем, а утром уйдём.
Она чуть наклонила голову.
— Входите!
Без лишних слов мы подхватили носилки и направились к избушке.
Бля!
Пока мы разговаривали, избушка словно повернулась к нам другой стеной. Окон в этой стене не было, зато нашлась крепкая дощатая дверь. Над дверью, под самой крышей чернело небольшое отверстие, через которое выходил едва заметный сизый дым.
И тут колдовство!
К двери вела крутая деревянная лестница.
Ладно, хер ли раздумывать?
Мы подтащили носилки к ступенькам.
Яга поднялась первой. Что-то шепнула возле двери, и дверь сама собой открылась.
Мы подняли носилки со старостой и втолкнули их в дверь. Затем я поднялся по скрипучей лестнице и перешагнул через старосту. В его лице не было ни кровинки — переход по лесу дался ему тяжело.
Джанибек шёл следом за мной.
Я огляделся.
Внутри избушка оказалась куда больше, чем снаружи. Посередине стояла огромная печь, сложенная из гранитных валунов. И как только пол не проваливается?
Дым от печи не поднимался под потолок, как казалось снаружи, а уходил из дома по высокой кирпичной трубе.
Ну, хрен ли тут удивляться?
Возле печи прислонился крепкий стол, сбитый из толстых досок. Вдоль бревенчатых стен горели восковые свечи в деревянных подсвечниках.
Окон в противоположной стене было не два, а три. Одно тщательно задёрнуто холщовыми занавесками.
Яга проследила мой взгляд и улыбнулась.
— Не в каждое окно в моём доме можно выглядывать, князь. А уж тем более — вылезать. Обратно потом не влезешь.
Она показала рукой в угол, где стояла широкая лавка.
— Положите раненого туда. Погодите!
Яга сняла с гвоздя овчинную шубу и постелила на лавку.
— Теперь кладите. Я сейчас.
Она отошла к печке, громыхнула заслонкой. Вытащила ухватом из печи чугунок с каким-то дымящимся варевом и поставила его на стол. По комнате поплыл вязкий сладковатый запах.
Возле лавки я увидел закрытую дверь. Такая же была и в противоположной стене.
Интересно — что за этими дверями? Ещё
