Потом он повернулся к Каани.
— Для образцового шакара тебе недостает кое-чего необходимого, Лин-тон, — с убийственной снисходительностью объявила королева. — За первые двадцать минут своего командования ты сорвал войну и уничтожил мои шансы на успех. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Линтон сглотнул, сделал глубокий вдох и вступил в битву с противником более опасным, чем целая планета, полная Артонов, — с женщиной, которую он любил.
«Лучшая оборона — нападение» — это древнее неписаное правило военной тактики все еще не утратило своей истинности после бесчисленных тысячелетий сражений.
Линтон повернулся к своей королеве, она была бледной, но спокойной и ослепительно красивой.
— Ты доверяешь мне? — спросил он требовательно.
Слегка удивленная, она с любопытством посмотрела на него. Затем, минуту помолчав, ответила:
— Да, думаю, что могу тебе доверять.
— Тогда слушай и внимай. Я хочу быть твоим шакаром, возглавлять твою борьбу, но ничьей живой пешкой я не буду. Я не пойду туда, где командует кто-то другой. Я возглавляю войско или вообще ничего не сделаю. Выбирай! И делай это сейчас. Сделай меня своим шакаром — возложи свою судьбу и свое доверие на меня. Клянусь тебе всеми тысячами Богов Космоса, что буду служить тебе хорошо и сделаю все, что в человеческих силах, чтобы вернуть Валадон в твои руки… Или откажись от моих услуг. Говори же!
Каани одарила его внимательным взглядом, взвешивая искренность, звеневшую в его голосе и сиявшую в глазах… оценивая готовую вырваться наружу силу… И приняла решение.
— Отлично.
Он вытащил из ножен Эслот и положил золотой меч к ее ногам, начиная старинную церемонию рильке. Она подняла клинок и протянула его Раулю эфесом вперед. Он поцеловал обнаженную сталь и вернул Эслот в ножны.
— Теперь вот что, моя госпожа. Помощь Пелейра потеряна для тебя не из-за моих действий, но в силу вероломства, свойственного предполагаемому союзнику, которого я разоблачил перед твоими вождями. Я не извиняюсь за это. Молчание означало бы предать то доверие, которое ты только что ко мне проявила. Отвечай: мог ли я поступить по-другому, по чести?
Она слабо улыбнулась, совсем легонько, той серьезной и мальчишеской силе и энергичности этого нового Рауля Линтона — незнакомца, чьи методы командования ей нравились.
— Нет, ты не мог, — серьезно согласилась она. — Ты поступил правильно. Я вышла из себя, видя крушение моих планов, иначе не обидела бы тебя столь опрометчивыми словами.
— Замечательно! Но, хотя мы потеряли Пелейр, мы все еще должны разобраться с проблемой тех чертовых военных кораблей, скрывающихся в Просвете, но мы должны придумать какую-нибудь отговорку, чтобы избавиться от них. Хотя Пелейр потерян, нет никакой нужды отказываться от Валадона. На самом деле твоя надежда на возвращение своей власти сейчас близка к воплощению в жизнь как никогда.
Недоуменная морщинка прорезала ее гладкий лоб.
— Почему? Откровенно говоря, я предпочитаю, чтобы мои победы не столь сильно походили на поражения, — сказала она, бессознательно повторяя слова очень древней, но ничуть не менее прекрасной королевы, сказанные в ситуации, не слишком отличающейся от этой.
Линтон засмеялся.
— Ты этого не знаешь, но наша битва уже наполовину выиграна! Хотя вести ее придется не тем способом, который ты, вероятно, предпочла бы, мы должны будем отказаться от горнов, знамен, развевающихся на ветру, и окровавленных тиранов, сломленных и павших на колени у твоих ног!
Недоуменная морщинка стала еще глубже, и она начала барабанить пальцами по подлокотнику своего кресла.
— Я не понимаю тебя и начинаю не доверять тебе! О чем ты? Ты хочешь сказать, что не поведешь мои войска в бой?
Линтон внезапно отклонился от линии их разговора и прямо спросил:
— Как тебя зовут?
Она заморгала.
— Иннальд, — ответила она. — Однако я требую, чтобы ты объяснил мне…
— Иннальд. Красивое имя. Сильное и решительное, и все же женственное. Замечательное, смелое имя. А теперь и ты тоже будь смелой девочкой, доверься мне, и я обещаю, что мой план вытащит тебя из всего этого дерьма.
— Шакар Лин-тон! Я требую… Ты перехватил у меня инициативу… То, что ты говоришь, выше моего понимания, но я должна знать, что ты затеваешь!
Он снова рассмеялся, и в смехе его звучало безумие.
— Я отберу у тебя больше… Много больше, Иннальд, чем инициативу! Чтобы следовать за мной, как ты поклялась мне, ты должна расстаться со своими мечтами о завоевании, войне и о роскошной мести! Я заберу их все до последней… и преподнесу тебе Валадон на кончике этого золотого меча!
Она вспыхнула. Иннальд могла стерпеть оскорбление, неповиновение, даже предательство, но ее царственная и женская гордость восстала при мысли, что над ней смеются и обращаются с ней так, как будто она всего лишь женщина.
Каани открыла рот, собираясь что-то сказать, но Линтон остановил ее поднятой рукой.
— На сегодня хватит вопросов! У меня много дел!
— Ты отдаешь себе отчет в том, что ты всего лишь мой офицер, в том, что ты несколько поспешно захватываешь власть? — ледяным тоном прошипела она.
— Ты выбрала меня своим шакаром, потому что считала, что я кроткий, робкий, застенчивый и послушный? — парировал он. Это немного ее рассердило, как ему показалось.
— Ха! Да ты самый упрямый, черствый, неуправляемый, грубый, несговорчивый и бесчувственный мужчина, которого я знаю! Как ты смеешь говорить со мной…
— А ты, — отрезал Линтон, не дав ей закончить ее описание его характера и манер, — одна из самых заблуждающихся, себялюбивых, жалеющих себя и строящих из себя мученицу женщин, которых я знаю! И одна из самых прекрасных. Нет, беру назад свое последнее высказывание, если позволишь. Ты — самая прекрасная женщина, которую я знаю. Но, возвращаясь к твоему списку моих достоинств: позволь мне напомнить тебе, что я не сам пришел к тебе, меня пригласили. Я не просил сделать меня твоим шакаром, мне это предложили. Я не соглашался принять этот пост на твоих условиях. Это ты согласилась на мои условия. А теперь будь хорошей девочкой и позволь мне заняться моим делом. Я верну тебе Валадон или сделаю все, что смогу, но для этого у меня должны быть развязаны руки!
Она так разъярилась, что не могла вымолвить ни слова. Ее глаза метали молнии, а смуглое лицо пылало жарким румянцем, окрасившим ее щеки и губы в ярко-алый цвет.
