— Это не исключено, верно. Но я лично прослежу за тем, чтобы лазерная батарея находилась под контролем значительного отряда моих самых верных воинов. По чести, Артон, только что освободив мой народ от одного чужого гарнизона, я не могу разрешить другому чужому гарнизону, каким бы дружественным он ни был, захватывать оборонительные сооружения планеты.
Тон ее слов был примирительным, но их суть — решительным отказом.
Точно решив испытать ее терпение, Артон попробовал поставить еще один завуалированный ультиматум.
— Я боюсь… по чести, казара!.. Здесь не может быть вопросов доверия или недоверия. Я должен настоять на этом пункте, исключительно в знак дружбы между нашими двумя сторонами в этом пакте. Я не осмеливаюсь рисковать и допустить ошибку, моя госпожа. Если ты не доверишь моему гарнизону в течение короткого времени контролировать оборонительные сооружения Валадона, то как могу я, со всем моим уважением, доверить твоим войскам управлять лазерной батареей, мимо которой мой флот должен пройти по пути к входу в Просвет?
В этот миг Линтон счел, что ситуация сложилась лучше некуда. Он поднялся на ноги, притягивая все взгляды к своей худой высокой фигуре, пламенеющей копне рыжих волос, и впился взглядом в изумленное лицо Артона.
— Дерьмо!
Это грубое слово среди пышных гирлянд цветистого, хвалебного и приторного рильканского произвело на присутствующих такой эффект, будто их окатило ледяной водой из брандспойта. Военачальники буквально примерзли к своим местам с вытаращенными глазами и отвисшими челюстями.
Артон побагровел, а потом, когда весь чудовищный смысл нанесенного ему оскорбления дошел до его сознания, кровь отхлынула у него от лица, оставив его пепельно-белым. Дрожа, он вскочил на ноги, обернувшись к ошеломленной Каани и протянув к ней руки, но прежде чем он смог выдавить из себя хотя бы слово протеста, Линтон оказался рядом с ним и разорвал его плащ.
— Этот цефт из Внешних Миров еще осмеливается говорить о доверии, — прогремел он, упомянув самого мерзкого из паразитов Границы, напоминающего, как внешне, так и повадками, омерзительно голого и розового грызуна, питающегося человеческими экскрементами. — Он призывал доверять ему и все это время был готов предать всех вас! Смотрите! Видите то количество доверия, которое этот жирный любитель мальчиков питал к вам…
Под шелковыми клочьями одеяния Артона проглядывало его обнаженное тело, одетое в замысловатую сбрую из миниатюрного электронного оборудования.
В тот момент было бы затруднительно сказать, кто был в большем остолбенении — Артон, хрипящий и хватающий ртом воздух, точно выброшенная на берег рыба, или воины, повскакивавшие со своих мест и изумленно глядевшие на эту конструкцию. Зал наполнился многоязыким гомоном озадаченных голосов, но привычный к командованию с капитанского мостика космического корабля голос Рауля перекрыл шум, водворив в зале полную тишину. Он говорил на аристократическом рильканском, и звуки его голоса были глубокими и низкими, точно звон колокола:
— Это прибор науки вокарту, называемый жестколучевым переговорником. Он передает узкосфокусированный пучок микроволн через неокосмос так, что обычная переговорная станция не может его обнаружить! Там, в Просвете, семнадцать военных кораблей с Пелейра дожидаются сигнала. Они находятся чуть дальше зоны досягаемости радара вашей казары! Если бы вы не захотели или вас не смогли бы угрозами заставить согласиться на все условия Артона, он собирался хладнокровно нарушить мирную клятву этих переговоров, захватив Офмар силой и заставив вас исполнить его приказы!
В зале поднялся ропот. Засверкали мечи, образовав кольцо свистящей стали. Люди кричали, бранились, богохульствовали — для рильканцев с Границы не было более страшного оскорбления, чем подобное вероломство.
Артон просто взбесился от ярости.
Он вырвался из рук Линтона и обернулся к собравшимся, что-то бессвязно выкрикивая в бешенстве до тех пор, пока в уголках его губ не выступила пена.
Линтон поднял руку, унимая беспорядок.
— Пусть негодяй опровергнет мои слова, если осмелится! Говори… Что ты можешь нам сказать?
Бледное лицо скривилось в гримасе слепой ярости. Артон бросил на Линтона злобный взгляд, пылающий черным огнем, на который тот ответил холодной насмешливой улыбкой.
— Я могу… вам сказать… только одно, — проскрипел Артон, пытаясь удержать себя в руках. Одна его рука быстро взметнулась к кнопке управления на упряжи. — Только… одно. Я все еще могу вызвать мои корабли… Если пожелаю! Я бы предпочел ваше свободное и добровольное сотрудничество… Я все еще прошу о нем, но если мне будет отказано, тогда прежде чем любой из вас успеет пошевельнуть хотя бы пальцем, я нажму эту кнопку и пошлю условный сигнал. Отвечайте! Что вы выбираете — сотрудничество… или смерть?
Каани тоже вскочила на ноги и стояла, впившись взглядом в напряженное белое лицо и безумные глаза Артона. Ее лицо тоже было белым — мертвенно бледным от ярости и оскорбления, нанесенного ей тем, кто осмелился нарушить перемирие. В ее пронзительном взгляде ясно читались презрение и отвращение.
— Даже ради спасения наших жизней я не стану унижаться до переговоров о каком-либо соглашении или союзе с таким, как ты, — объявила она. Это был поистине королевский ответ, и, услышав его, Линтон почувствовал, как сильно заколотилось его сердце.
Артон лениво ухмыльнулся.
— Значит, ты предпочтешь, чтобы мои корабли выкурили шайку твоих отщепенцев из этой дыры кефтов? — спросил он. — А как же ваши женщины, что будет с ними? И с детьми ваших воинов, которые находятся здесь вместе с ними?
Зарканду ответил за всех сразу.
— Ни один ребенок нашего племени не захочет спастись при помощи такой подлой сделки! — воскликнул он. — Уж лучше все это кончится сразу, так что они умрут с честью!
— Хорошо сказано, — крикнул ему Рауль и заметил ответную усмешку, заигравшую на губах кочевника.
Артона эта речь не впечатлила.
— Храбрые слова — глупые слова, ты, нищий князек! Тебе еще предстоит выучить, что на шахматной доске вселенной «честь», «справедливость», «милосердие» и подобные им термины — не что иное, как пешки. Тот, кто хочет добиться истинной власти, должен научиться жертвовать этими пешками, когда этого требует необходимость! Слова — всего лишь дым, не больше, и все же глупцы вроде тебя умирают за эти слова! Так умри же, если таково твое желание!
