– Некогда объяснять! Бери ствол и пошли! – гаркнул кто-то.
Удивленный караульный не нашел ничего лучшего, чем, закинув свой автомат на плечо, двинуться следом за всеми.
Дверь полковничьего кабинета от мощного пинка слетела с петель. В помещение, грамотно страхуя друг друга, ворвалось трое бойцов.
– Чисто!
– Чисто!
– Ушел, гад!
– За ним!
Офицерский состав заканчивал обед, когда в столовую вошли несколько вооруженных автоматами бойцов охраны в полной экипировке. Раскатанные шлем-маски скрывали их лица, и понять, кто из них кто, было невозможно. Кто-то попытался дернуться, но, заметив у соседа на лбу красную точку лазерного целеуказателя, моментально успокоился. Красные огоньки, подобно диковинным насекомым, ползали по лицам всех присутствующих.
– Где Трегубов? – раздался приглушенный тканью властный голос.
– Его… его не было на обеде… – растерянно пролепетал кто-то из офицеров.
– Ясно. Тополь!
– Я!
– Остаешься здесь. Только кто дернется – стреляешь!
– Есть!
– Приятного аппетита, господа офицеры! – Издевательская реплика прозвучала в полной тишине и как будто повисла в воздухе. Офицеры с недоумением и страхом поглядывали друг на друга.
– У нас двухсотый! Ярощук стоял на вахте у хранилища! Пулевое в голову, дверь открыта. Полковника в хранилище нет!
– Черт! – Боец, взявший на себя обязанности командира, распорядился: – Двое – к резервному выходу, остальные – за мной, идем на главный. На поверхность уйти хочет, сука! – Теперь никому не нужно было ничего доказывать. Поведение полковника подтверждало все слова начмеда. – Брать только живым!
Бойцы бежали по длинному коридору, ведущему к главному ходу. За ними, едва поспевая, торопился начмед. Он не уставал дивиться метаморфозе, произошедшей с солдатами. В один миг соскучившиеся по активным действиям и обуреваемые праведным гневом бойцы превратились из безвольных алкоголиков в тех самых свирепых профессионалов, при одном лишь упоминании о которых вражеские диверсанты неуютно поеживались.
Спец, взявший на себя командование (ефрейтор Сургут, вспомнил наконец начмед), добежав до поворота тоннеля, за которым находились гермоворота главного входа, упал на одно колено и поднял вверх сжатый кулак. Бойцы замерли, прижавшись к стене. Сургут осторожно выглянул за угол.
Шлюзовая камера была распахнута. Полковник безуспешно пытался открыть главные ворота. Пневматика работала, запорное колесо исправно вращалось, но дверь не сдвигалась ни на миллиметр. Большой, туго набитый рюкзак валялся в углу, через плечо у полковника висел автомат.
– Трегубов! Бросай ствол и выходи в центр коридора с поднятыми руками!
В ответ раздался истеричный визг:
– Заперто! Он всех нас запер! Воронов! Это все он, сука!!!
– Выходи! Разберемся, кто здесь ссучился! – снова гаркнул Сургут.
Ответом ему была заполошная очередь на полрожка, перечеркнувшая пространство коридора. Противно завизжали рикошеты. Кто-то, застонав, схватился за простреленное бедро.
– Все на пол! Не стрелять! Надеть респираторы! Работаю! – скомандовал Сургут.
Порывшись в подсумке, он достал гранату со слезоточивым газом и, убедившись, что все исполнили приказ, выдернул чеку и резким движением метнул гранату четко в шлюзовую камеру. Опустил респиратор сам и приготовился к захвату.
Ответ не заставил себя долго ждать. Вслед за раздавшимся шипением гранаты, коридор снова разорвала длинная очередь, внезапно прервавшаяся. Из-за угла донеслись всхлипывания и лихорадочные щелчки. Видимо, у полковника перекосило патрон в стволе, но он лихорадочно продолжал жать на спусковой крючок. Не дожидаясь окончательного действия газа, Сургут метнулся вперед. Он с маху вскочил в зеленоватое облако и, различив силуэт полковника, вырвал у того автомат. Послышался треск хрустнувшей кости, полковник вскрикнул. Не обращая на это внимание, ефрейтор нанес серию сильных, выверенных ударов. Голова, корпус, шея. Через секунду полковник обмяк и безвольной куклой свалился на пол.
– Конец операции! – подытожил Сургут. Ухватив полковника за ногу, он выволок его из облака газа.
Полковник медленно приходил в себя. Глаза нестерпимо резало, в легкие как будто кто-то насыпал раскаленных углей. Он скорчился в приступе мучительного кашля.
Выплюнув сгусток мокроты, Трегубов наконец разодрал слезящиеся глаза, попробовал пошевелить руками и тут же вскрикнул от острой боли в запястье. Память сразу же услужливо подсунула картинку: он в зеленом облаке газа, и боец в респираторе, вырывающий у него из рук автомат. «Перелом», – констатировал полковник.
Трегубов поднял голову и обвел взглядом помещение, в котором оказался.
Свиноферма. Полковник сидел на полу, прислонившись спиной к прутьям клетки. Что-то мокрое ткнулось в его затылок. Он вздрогнул.
Перед ним стоял, выстроившись, весь оставшийся личный состав взвода охраны.
– Полковник Трегубов! За многочисленные преступления против Родины, за моральное разложение вверенного вам личного состава, и за хладнокровные убийства вы приговариваетесь к смертной казне через… съедение! – Вокруг послышались одобрительные смешки. – Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и будет приведен в исполнение немедленно! – Говоривший боец нагнулся к нему и, доверительно понизив голос, продолжил: – Вепрь уже старенький и слепой, ему с вами тяжело сладить будет. Мы решили облегчить ему задачу. – Пока полковник осмысливал услышанное, боец размахнулся и нанес ему сокрушительный удар ребром ладони по уцелевшей кисти. Раздался мерзкий хруст, и Трегубов взвыл от боли, пронзившей вторую руку. Все так же ухмыляясь, боец выпрямился. Гримаса ярости исказила его лицо и резким ударом ноги, обутой в тяжелый ботинок, он размозжил полковнику коленную чашечку. Полковник снова заорал, но рвущая нервные окончания боль во втором колене заставила его замолчать. Он был полностью парализован болью и густыми волнами отвратительного страха, накатывающими на него. – Не нравится? Пацанам, наверное, тоже не нравилось. – Боец повысил голос: – Закиньте его внутрь. Его там уже заждались.
Два бойца рванулись вперед и, подхватив полковника, перекинули его через прутья, огораживающие клетку. Трегубов снова заорал от боли, неловко подвернув под себя сломанную ногу. Послышался невнятный хрип, и грязная туша неимоверно старого кабана медленно заворочалась в углу. Хряк поднялся на ноги и, с трудом переставляя конечности, двинулся в сторону полковника. Слепые глазки смотрели мимо, но большой, грязный пятак, подобно локатору, вел животное на запах крови. Подойдя к полковнику, кабан открыл пасть, и Трегубова обдало густым смрадом. Когда мелкие, редкие зубы впились в его тело, он снова, который раз за этот сумасшедший день, заорал. Но его никто не слышал. Бойцы, не желавшие до конца смотреть на сцену жуткой казни, уже покинули хозблок.
