— Ты сильно преувеличиваешь. И к тому же отстал от жизни, — возразил Трюфель. — Редупликант — полноценный человек, поскольку не имеет в теле ни вспомогательных имплантов, ни искусственных органов. Мои способности быстрой наномодификации клеток собственного организма, их управляемой и обратимой редупликации, а также форсирования скорости моих биохимических реакций не делает из меня киборга. Но в одном ты прав: операция по превращению в редупликанта действительно стоит огромных денег и не всегда заканчивается успешно.
— И как же она закончилась в твоем случае? — спросил Семен.
— Пятьдесят на пятьдесят, — признался комбинатор. — Я действительно умею делать все то, о чем только что вам говорил. Но вынужден мириться с неприятными побочными явлениями, которые при этом возникают.
— О чем это вы толкуете? — оживился доктор Зеленый Шприц. Он заслышал милые его сердцу научные термины, но явно с трудом понимал предмет разговора.
— Этот опасный господин со смешным именем Трюфель — самый настоящий редупликант, — пояснил Пожарский. — И он представляет собой, по сути, одну из вершин современного научного прогресса. Человек, чье тело подверглось сложнейшему усовершенствованию на атомарном уровне. Однако живи он в старину, его нарекли бы иначе — оборотень. Вы полагаете, друзья, что перед вами — маленький тщедушный человечек безобидной наружности? Как бы не так! Стоит лишь ему силой мысли подвергнуть клетки своего тела выборочной наномодернизации и редупликации, как через миг перед вами может стоять кто угодно: хоть двухсоткилограммовый сумоист-японец, хоть голубоглазый блондин-скандинав, хоть престарелый негр, хоть двадцатилетний пуэрториканский гангстер. Кстати, Трюфель, раз уж ты не отрицаешь свою многоликую сущность, так, может быть, покажешь, как меняешь ипостаси? В знак того, что ты нам доверяешь. Просто очень уж хочется узреть этот удивительный процесс собственными глазами.
— Покажу, — не стал отнекиваться комбинатор и добавил: — Но только не здесь, ладно? Я уже говорил Мангусту, что неподалеку отсюда у меня есть убежище, где вы могли бы немного передохнуть и перекусить. Поэтому милости прошу, так сказать, к нашему скромному шалашу…
Логово «Гермеса» являлось вовсе не шалашом, а маленьким укромным бункером, расположенным под руинами мегамола к западу от моста. Вряд ли Трюфель привел нас в штаб-квартиру или командный узел, откуда он координировал свои операции и выходил на связь с «центром». Судя по небольшому количеству имеющегося здесь оборудования, мы очутились на полевой точке, предназначенной для наблюдения за Химкинским Городищем.
Вход в бункер был диаметром всего с канализационный колодец и упрятан так, что надо было знать его точные координаты, чтобы отыскать его с помощью спутникового навигатора. И даже найдя этот лаз, вы могли легко усомниться в том, что это именно он. Люк Ведомственного убежища был замаскирован под застывшую лужу расплавленного асфальта, которые встречаются в Зоне чуть ли не на каждом шагу, и слишком уж напоминал ловушку «Чертова топь». Поэтому не вызывал ни малейшего желания проверять, так оно на самом деле или нет.
Внутри тесного, поделенного надвое подземного помещения, помимо пульта и голографических мониторов, обнаружились также кондиционер, микроволновка, оружейная пирамида и трехъярусные нары. Во второй комнатушке, поменьше, имелись душ и туалет. Наверняка под душевой кабиной, за пирамидой или под нарами наличествовал потайной лаз, ведущий в метро или канализацию. С трудом верилось, что мнительная шпионская братия заточала себя в каменном мешке, не оборудованном аварийным выходом.
Никто из оперативников «Гермеса» за нами в бункер не последовал, продолжая упорно не попадаться нам на глаза. Фактически мы добровольно спустились в западню, куда я ни за какие коврижки не сунулся бы, не будь с нами Мерлина. Впрочем, если бы Ведомство желало нашей смерти, оно перебило бы нас еще на Рижском вокзале или на переправе. Определенно, мертвые мы были Трюфелю не нужны. Вот только как он поступит, если нам не понравятся предложенные им условия и мы отвергнем сотрудничество с «Гермесом»?..
Уступив Пожарскому единственное в бункере кресло, а нас усадив на нары, сам комбинатор скромно устроился в уголке на ящике с патронами. Так, словно не он был здесь хозяином, а мы притащили его сюда на допрос. Развесив в ванной свои промокшие вещи, я, обмотав чресла полотенцем, взобрался на второй ярус нар. Откуда и вел переговоры, которые, в отличие от остальных, касались меня самым непосредственным образом.
— …Нет, доктор, должен тебя разочаровать: в женщин, детей, монстров и животных я превращаться не умею, — было первое, что я услышал от Трюфеля, когда вернулся из ванной. — Только в мужчин от восемнадцати до семидесяти лет. Таков нынешний предел этих биоинженерных технологий применительно к мужскому организму. Да и то не ко всякому. Чтобы перекроить себя в редупликанта, надо сначала пройти множество медицинских тестов. И каждый из них непременно должен дать положительный результат.
— И за какие такие заслуги Ведомство не поскупилось одарить этим талантом именно тебя? — осведомился Пожарский, развалившись в кресле и потягивая кофе, который товарищи сварили в микроволновке, пока я развешивал в ванной одежду. — Неужели только потому, что твои командиры знали: ты быстро окупишь и приумножишь их вложения? И раз они так думали, сколько же до этого денег ты успел наварить для Ведомства? Миллиард? Два? Десять?
— Может, десять, может, сто… Для нас с тобой это не имеет принципиальной разницы. Поэтому думай, что хочешь, — пожал плечами комбинатор. — Или попробуй прочесть ответ у меня в голове, как вы, «жженые», обычно делаете, когда не желаете тратить время на болтовню.
И он посмотрел на Семена с открытой, доброжелательной улыбкой. Так, будто и впрямь распахнул для него ворота своей памяти, приглашая по ней прогуляться. Что, само собой, у Пожарского вряд ли получилось бы, даже выжми он мозг Трюфеля своими телепатическими щупальцами так же крепко, как я только что выжимал в душевой свое промокшее белье.
— Пытаться залезть вашему брату в мозги — самое неблагодарное занятие на планете, — отмахнулся Мерлин и взялся протирать очки, проверяя их на прозрачность в свете горящей под потолком лампы. — То, что я там увижу, будет, скорее всего, фантомными воспоминаниями. Такие иллюзионисты, как ты, способны при желании накладывать ложную память поверх истинной и напрочь блокировать оную… Однако почему бы тебе не сменить это тело на какое-нибудь другое, более фотогеничное? Или ты понадеялся, что я забуду о своей просьбе?
