Толик представил эту предновогоднюю суету: все люди пытаются избавиться от денег и передать их другому. Платить дополнительный налог никому не охота.
— Зачем такая сложность? — удивился Анатолий.
— Не скажи. Это очень умная система. Видел бы ты, как дела перед новым годом убыстряются. Да и беспроцентный кредит получить под хороший бизнес-план легче легкого. Кому попало, конечно, деньги не дают. А если ты здесь обосновался, да идея твоя не совсем пустая… Соберешься открывать свое дело под новый год — смело обращайся за кредитом к любому купцу.
— Спасибо. Я пока не решил, чем буду заниматься, — отозвался Толик.
— Как знаешь. А то давай ко мне в помощники. Через годик дом тебе отдельный поставим, жену ладную сыщем.
— Я подумаю. Скажи, а наших здесь много? — поинтересовался Анатолий.
— Есть кое-кто, — отозвался хозяин дома. — Последнее-то время мало кому удается обосноваться. Здесь у них с нравами строго, да ты и сам, поди, знаешь.
— Знаю, — кивнул Толик.
— А из тех, кто пораньше сюда попал, многие обосновались. Не обо всех мне известно, но кое о ком скажу. Немец есть один — Курт Фогель. Тот по оружейной части подался. Ладит мушкеты для префектур. Когда я последний раз его видел, он был весьма доволен делами.
— Мушкеты? Честно говоря, я думал, что это местное изобретение.
— Местное. Курт его лишь модернизировал. На некоторые ружья ставит нарезные стволы. Если встретишь такое — его, Фогеля, работа. И кремень опять же вместо фитиля он начал применять.
Толик вспомнил тлеющий фитиль мушкета. Судя по всему, это была работа совсем не Фогеля.
— Так что ж он нормальное ружье не соорудит? Кремневки — это такая допотопность.
— Чего не знаю, того не знаю. Какая-то у него там заминка с патроном. Жаловался, что он в химии не силен, не может сделать запал ударного действия. Можешь при случае сам его расспросить. Адрес я дам. Еще испанка одна есть — художница. Она, наверное, единственная, кто не поменял профиль деятельности. Подалась в столицу, открыла художественную школу. По последним сведениям, живет не тужит. Кто по крестьянской части подался, кто — в мастеровые. О некоторых я вообще ничего не знаю.
— Скажи, а что это вас так разбросало? Нет бы вместе держаться.
Федор вздохнул:
— Знаешь, я раньше тоже так думал. Но вспоминать о старом — только душу бередить. Раз новый мир нас принял, надо находить с ним общий язык. Да и разные мы все. Разные интересы. Так и получается, что о хомутах и седлах мне проще поговорить с купцами и крестьянами, чем с тем же Фогелем. А в картинах я вообще не силен. Меняются условия, меняются и привязанности.
— Возможно, возможно, — задумчиво сказал Толик. — Скажи, Федор, а что ты думаешь о тех, кто сюда попадает? Есть у них что-то общее?
— Я думал над этим, — отозвался хозяин дома. — Ты знаешь, кое-что общее есть. Не знаю, совпадение это или система, но только…
Федор замер в раздумье.
— Не тяни кота за хвост, — сказал Толик.
— В общем, я говорил с многими. Практически все, кто попал в этот мир, в момент перехода испытывали сильные эмоции.
— Вот как? И какие же?
— Самые разнообразные. Но все они были довольно сильны.
— А какие эмоции испытывал ты?
Федор улыбнулся в усы, почесал затылок.
— Я был влюблен. Летел как на крыльях, кто был влюблен, тот поймет без слов. Время было позднее. Я проходил через безлюдный парк. Кстати, это еще одна особенность — точки перехода открываются в безлюдных местах.
— Да-да, — сказал Толик. — Но что же было дальше?
— Свернул с тропинки. Что меня понесло на эту темную аллею, ума не приложу. Мечты ужасно отвлекают от желания смотреть под ноги.
— Это точно.
— А дальше все было как обычно. Все рассказывали примерно одно и то же. Как будто гигантский вихрь тебя куда-то тащит. Если ты попал в переход, то знаешь, о чем идет речь.
Толик кивнул, подтверждая.
— Сначала я не понял, где оказался, — продолжил Федор.
— А как же твоя любовь? Ну та, из-за которой ты был так рассеян, — спросил Толик.
— С полгода я сильно тосковал, — признался Федор, — а потом как-то чувства сгладились понемногу. А когда встретил свою будущую жену, так и вообще отпустило. Сейчас вспоминаю былое с теплом, но без душевной дрожи.
— А что другие?
— С Фогелем все просто. Его уволили с работы. Знал бы ты этих педантичных немцев! Для него это было немалым потрясением. Нам, русским, свойственна определенная безалаберность. Часто она нам мешает, но она же и помогает нам переживать трудности. Я не о работе, я о жизни. Вот скажи, тебя увольняли?
— Нет, но мне приходилось менять работу без предварительного плана.
— И как ты это перенес?
— Сожалел, конечно. Дня два.
Федор рассмеялся:
— Вот и я о том же. Что русскому мелкая неприятность, то немцу смерть. Правда, есть и обратные моменты — эти прагматики спокойно переживают вещи, приводящие нас в смятение чувств. Ты видел немца, который расстраивался бы из-за того, что набежавшие тучи помешали ему полюбоваться закатом?
— Я вообще мало немцев видел, — отозвался Толик.
— Да? Ну ладно, не будем сейчас о них. Вообще-то Фогель — отличный мужик, а особенности менталитета примем как данность. В общем, Курт пребывал в расстроенных чувствах, и как истинный немец решил изгонять депрессию с помощью трудотерапии. Для чего поздно вечером направился в гараж.
— Хочешь сказать, что немцы не пьют?
— Пьют, и еще как. Курт рассказывал. А если дело касается пива, то за ними вообще мало кто угонится. Я думаю, они сочиняют истории про наше русское пьянство, чтобы было не так обидно за своих соотечественников.
— Вроде как покрась другого черным и на его фоне будешь смотреться не таким грязным? — улыбнулся Толик.
— Вроде того. Но это не про Курта. Он трудяга и депрессию пивом не изгоняет.
— Выходит, труд его подвел?
— А это как посмотреть. Никому не дано знать, что к добру, а что к худу. Может, не попади он в переход, на следующий день попал бы под трамвай. Да и с чего ты взял, что он недоволен? Вот чем бы он там занимался? Всю жизнь прикручивал бы гайки к передней ступице «мерседеса»? А здесь он мастер, уважаемый человек. Думаю, обратно его никаким калачом не заманишь.
— А что, есть возможность попасть обратно? — встрепенулся Толик.
— Чего не слышал, о том врать не буду. Это я образно, для сравнения.
— Признание — это хорошо. Ну а бытовые условия? С этим как?
— С этим, конечно, похуже. Но привыкаешь. Когда найдешь свое место, прирастешь к нему, тогда на все остальное начинаешь смотреть немного по-другому. Второстепенным все остальное становится. И некоторая меньшая бытовая устроенность в том числе.
