Пошевелив пальцами над пультом, Семанг’акхглу сдвинул в дальний угол панораму комнаты, которую посылала пчела, и принялся переставлять изображения страниц – похоже, он хотел привести их в определенный логический порядок. Затем вызвал другие картины, полученные ранее – формулы и уравнения потекли рекой, но многие были перечеркнуты или исправлены так, что доискаться смысла казалось невозможным. Эксперт недовольно уставился на них, вскинул руки в жесте бессилия и произнес на галактическом интерлинге:
– Не понимаю! Мне известно, чего он добивается – хочет решить проблему связности и трансформации некоторых топологических объектов… Задача возникла давно, в этом мире – столетие назад, а на моей планете много, много раньше. Решение не найдено, но я уверен, что он к нему близок. Невероятно!
– Невероятно, но факт, как любят здесь говорить, – заметил эмиссар. – Чего же вы не понимаете, достойный Семанг’акхглу?
– Его методики. Я в курсе задачи и могу припомнить десятки подходов к ней, которые, впрочем, закончились безрезультатно. Он идет другим путем, очень необычным, и я не поспеваю за ходом его мысли. Могу сказать одно: метод, созданный им, более ценен, чем само решение проблемы. Это математика, которой еще не существует… Нет, не так – она существует, но только в его разуме.
– Что ж, придется подождать, – сказал Седой. – Закончив работу, он опубликует ее в «Анналах математики» или другом солидном журнале, и его статьи будут понятнее, чем промежуточный результат.
– Если досточтимый не против, я хотел бы взять эти записи с собой на станцию. – Эксперт покосился на висевшие в воздухе страницы. – Может быть, я все-таки разберусь… дело чести, понимаете ли…
Эмиссару было известно, что в мире Семанг’акхглу очень высокие понятия о чести, долге и профессиональной репутации. Этот мир обогнал Землю на добрых пять тысячелетий – существенный момент, чтобы все же разобраться в трудах земного математика. Поэтому Седой сделал жест согласия и молвил:
– Не возражаю. Я перешлю материал к вам в Гималаи.
В Гималаях, среди неприступных вершин, размещалась одна из станций Внешней Ветви. Сотню лет назад ее воздвигли в горной долине, на поверхности земли, но с появлением авиации, радаров и спутников базу пришлось спрятать в искусственных пещерах, под толстым слоем вечных льдов. Все наземные сооружения были демонтированы, но среди исследователей этого уголка планеты до сих пор ходил миф о Шамбале, в которой обитают боги.
Взгляд Седого обратился к изображению комнаты и человека, спавшего за столом.
– Итак, он изобрел новую отрасль математики и близок к решению задачи, над которой бились многие великие умы… – задумчиво промолвил эмиссар. – Скажите, достойный Семанг’акхглу, каков реальный смысл этой проблемы? Для меня «связность и трансформация топологических объектов» звучит несколько академически.
– Да, я понимаю… терминология не всегда передает суть, особенно в абстрактных дисциплинах… – Смуглое лицо Семанг’акхглу порозовело, веки с отчетливо выраженной складкой эпикантуса прикрыли узкие глаза. В своей земной ипостаси он походил на шерпа, исконного обитателя гор и снегов. – Если этот мзиданни добьется успеха, мы сможем выяснить форму Вселенной после Большого Взрыва и ее дальнейшие развитие. Это тот самый топологический объект, чья связность и трансформация исследуется в данном случае. Как вам такой результат? Я бы сказал, что это очень, очень впечатляет!
Земному математику исполнилось сорок два, но Семанг’акхглу назвал его «мзиданни» – «юноша». Основания к этому были – возраст самого эксперта давно перевалил за шесть столетий. Седой подумал, что «мзиданни» подходит ко всей цивилизации Земли, юной даже в сравнении с его миром, не говоря уж про Обитающих в Ядре.
– Можно не торопиться, но можно ускорить работу нашим обычным способом, – произнес Семанг’акхглу. – Кто из Связующих его курирует? П’аавел-грибб-счев? – Он с трудом выговорил земное имя.
– Нет, – откликнулся Седой. – Уникальная ситуация: этот «мзиданни», как вы его назвали, не нуждается в Связующем. Очень мощный интеллект… Предположительно он сочетает дар математика и способность связываться с ноосферой в необходимые моменты. Разумеется, не сознавая этого, но подпитка, по нашим наблюдениям, идет каждые два-три дня. Не исключаю, что сейчас он тоже… – Эмиссар взглянул на спящего и продолжил: – пребывает не в нашем мире.
– Редкий дар, – согласился Семанг’акхглу, поднимаясь.
В стене напротив его кресла возник большой светящийся овал. По его периметру бежали радужные сполохи, красный цвет сменялся оранжевым, оранжевый – желтым, и так до фиолетового, в порядке волн видимого спектра. Сделав прощальный жест, Семанг’акхглу скрылся в портале, и сполохи погасли – знак того, что трансгрессия прошла без помех. Затем овал растаял в воздухе.
Пересев ближе к пульту, эмиссар убрал страницы с формулами, и теперь перед ним висело лишь изображение комнаты со спящим человеком. Задумавшись, он смотрел на земного математика, сотворившего нечто такое, чему не нашлось аналогов в других культурах, более древних, более протяженных в пространстве и безусловно более мудрых. На Земле, как и в других мирах, процесс познания Вселенной шел в основном поступательно, хотя не существовало строгого закона, по которому всякое открытие, любое достижение должно непременно базироваться на предшествующих. Плавный ход прогресса то и дело нарушался самым странным образом, когда какой-нибудь беспокойный ум высказывал мысль, что будет понятна его соплеменникам через сто или тысячу лет. Седой знал, что прецеденты имеются в любой цивилизации – везде и всюду появлялись личности с высоким интеллектом, но часто их идеи и изобретения не коррелировали с текущими потребностями. В мире Седого создателем теории трансгрессии стал некий астролог, гадавший по расположению светил о судьбах стран и их властителей. Это случилось в незапамятные времена, в век пара и так давно, что история не сохранила имя гения – его современникам были нужны уголь и паровые котлы, а не способ мгновенного преодоления пространства. К счастью, тайная рукопись астролога нашлась через много поколений, открыв расе Седого дорогу к звездам.
Земля тоже не являлась исключением, демонстрируя высокую степень преждевременных открытий, причем судьба провидцев была, как правило, печальной. Архимеда убил римский солдат, Эварист Галуа погиб на дуэли, Нильс Абель умер от чахотки, Демокрита судили и едва не изгнали из родных Абдер, Джордано Бруно сожгла инквизиция, Тьюринг кончил жизнь самоубийством, а великолепная плеяда физиков двадцатого века одарила людей страшным оружием. Гениев на Земле не ценили – кроме тех, кто умел лить пушки и делать бомбы.
