Джейн все же решилась посмотреть на меня. В ее глазах стояли слезы.
— Я этого не хочу, — с отчаянием в голосе произнесла она. — Я отказалась от всего этого, когда выбрала для себя жизнь с тобой и с Зоей. Я так решила и отказалась, хотя мне и было больно. Расстаться, со всем, что было у меня в прошлом.
Она прикоснулась пальцем к голове за ухом — когда-то там находился МозгоДруг, которого теперь у нее не было.
— От всех голосов, которые всегда были со мной. И впервые в жизни осталась одна. Мне было очень трудно привыкать к слабости этого тела, к тому, что очень многого больше не смогу делать. Но ведь я выбрала это! Приняла и привыкла. Научилась видеть красоту там, где прежде и представить не могла. И впервые в жизни поняла, что моя жизнь куда больше, чем то, что непосредственно окружает меня. Я научилась видеть созвездия, а не только звезды. Моя жизнь — это и ты, и Зоя. Мы все. Вместе. И это стоит всего того, от чего я отказалась.
Я подошел к Джейн и обнял ее.
— Все в порядке.
— Нет, не все и не в порядке, — с горьким смешком отозвалась Джейн. — Понимаешь ли, я знаю, о чем думал Сциллард. Он думал, что поможет мне — поможет нам, — сделав меня сверхчеловеком. Вот только он не знает того, что знаю я. Когда кто-то превращается в сверхчеловека, он одновременно делается и недочеловеком. Я так долго училась быть обычным человеком. А он взял и не задумываясь отнял у меня то, что было.
— Но ведь ты — это ты, — сказал я. — И это не может измениться.
— Надеюсь, что ты прав, — вздохнула Джейн. — Надеюсь, что этого будет достаточно.
— Эта трава воняет, как потная подмышка, — сказала Савитри.
— Вот и прекрасно, — отозвался я.
Когда явилась Савитри, я все еще обувался. В конце концов я все же зашнуровал ботинки и встал.
— И даже не пытайтесь доказать мне, что я не права, — добавила Савитри.
Варвар соизволил проснуться и подошел к ней. Савитри погладила его.
— Не то чтобы ты была не права, — сказал я. — Мне только казалось, что к совершенно новому миру можно было бы относиться с большим почтением.
— Я живу в палатке и писаю в ведро, — огрызнулась Савитри. — А потом мне приходится переться с этим ведром через весь лагерь к очистной установке, в которой из моей мочи извлекается мочевина на удобрения. Может быть, я и зауважала бы эту планету, если бы мне не приходилось тратить столько времени на перетаскивание взад-вперед отходов моей собственной жизнедеятельности.
— Попробуй писать пореже, — предложил я.
— О, большое спасибо! Вы одной-единственной фразой сразу разрубили гордиев узел. Неудивительно, что вас поставили самым главным.
— Все равно, ведро — это только временная трудность.
— Вы это уже говорите мне две недели.
— В таком случае, Савитри, прошу прощения. Я должен был учесть, что две недели — больше чем достаточно для того чтобы наша колония от трудностей начального периода достигла патрицианской изнеженности нравов.
— Мочиться в нормальных условиях — вовсе не изнеженность, — возразила Савитри, — а один из признаков цивилизации, наряду с прочными стенами. И еще ваннами, которыми, должна вам сообщить, в последнее время в нашей колонии пользуется слишком мало народу.
— Теперь ты поняла, почему на планете пахнет подмышками?
— Здесь пахло подмышками, когда мы только-только высадились, — ответила Савитри. — А мы еще добавили вони.
Я расправил грудь и набрал через нос полные легкие воздуха, стараясь показать, будто наслаждаюсь этим процессом. Но, к великому сожалению, Савитри была права — на Роаноке действительно пахло давно не мытым потным человеческим телом, так что меня хватило лишь на то, чтобы не зажать нос. Но кислое выражение лица Савитри с лихвой окупило неприятные ощущения.
— Ах! — провозгласил я, выдохнув воздух. И умудрился не закашляться при этом.
— Чтоб вы подавились! — пожелала мне Савитри.
— Кстати, мне тоже надо заняться кое-какими личными делами. — Я нырнул в палатку за своим собственным ведром. — Не хочешь прогуляться, составить мне компанию?
— Предпочла бы не составлять.
— Извини, но на самом деле это не предложение, а приказ. Пошли.
Савитри вздохнула, и мы направились через нашу деревушку к очистной установке. Следом за нами трусил Варвар, то и дело останавливавшийся, чтобы подлизаться к детям. Варвар, единственный из всех собак в колонии, не сидел на привязи, а врожденное дружелюбие помогало ему заводить друзей. Это быстро снискало ему популярность и помогло растолстеть.
— Манфред Трухильо сказал мне, что наш поселок построен по принципу лагерей римских легионеров, — сказала Савитри.
— И он совершенно прав, — ответил я. — Тем более что это была именно его идея.
Причем идея хорошая. Поселок был в плане прямоугольным с тремя широкими продольными улицами и одной поперечной, делящей их ровно пополам. Посередине находилась общая столовая, в которой колонисты посменно получали точно отмеренные порции из наших запасов продовольствия. Перед ней была устроена небольшая квадратная площадь, где дети и подростки пытались развлекаться играми, а напротив столовой поставили штабную палатку, служившую по совместительству домом для меня, Джейн и Зои.
По обе стороны от поперечной улицы, получившей гордое наименование проспект Вызова, тянулись ряды палаток, в каждой из которых обитало до десяти человек — как правило, две семьи и несколько одиночек или бездетных пар, которых удалось туда втиснуть. Несомненно, это было неудобно, но слишком уж мало места было у нас в поселке. Савитри жила в палатке с тремя семьями, имевшими по двое детей — в каждой по одному младенцу и одному постарше, — что служило одной из немаловажных причин ее плохого настроения. Ей удавалось нормально спать не более трех часов в сутки. А поскольку сутки на Роаноке продолжались двадцать семь часов шесть минут, такой срок был явно маловат.
— Думаю, что римские легионеры не строили оборонительный периметр из складских контейнеров, — сказала Савитри, указав на окраину поселка.
— Пожалуй, что нет, — согласился я. — Но это было у них серьезным недостатком.
Построить стену из контейнеров предложила Джейн. Во времена Древнего Рима легионеры окружали свои лагеря канавами и частоколами, чтобы защититься от гуннов и волков. Гунны или иные враждебные кочевники нам не угрожали, зато мы уже видели в высокой траве каких-то крупных, животных; и нам вовсе не хотелось, чтобы дети, да и некоторые взрослые, уже успевшие проявить свою неосторожность, отправлялись гулять в дальние окрестности поселка — за полкилометра и дальше. Контейнеры с нашим имуществом идеально подходили для этой цели: длинные, высокие, прочные. К тому же их было много — хватило, чтобы обнести лагерь двойной стеной; а в пространство между стенами члены корабельной трюмной команды, все еще пребывавшие в глубоком унынии или гневе, при необходимости выгружали содержимое контейнеров.
