Равнение на флагшток! Флаг и гюйс поднять!!!
Со стороны рубки раздались звуки величественного гимна, и на флагштоке стали медленно подниматься знамя и маленький вымпел. Ветер заиграл полотнищем флага. Отдавая честь, все смотрели на этот символ нации не отрываясь, с повлажневшими глазами. Торжественная церемония так захватила Сахмада, стоявшего в рядах, что он почувствовал комок в горле, мокроту в носу и глазах. Товарищ Сталин с поднятой рукой тоже смотрел на трепещущий флаг, вяло приложив полураспрямленную ладонь к дряблой щеке.
Когда гимн отгремел и флаг достиг верхушки шток-мачты, началась другая церемония. Вручение наград. Неудачников-поисковиков наградили медалями за храбрость. Потом вызвали Ивана. Под звуки торжественной музыки, ему вручили Золотую Звезду Героя. Сам Отец-капитан вручал, вешал на грудь бесценную медаль, пожимал руку, троекратно целовал: в обе щеки и в лоб. В ответ награждаемый становился на одно колено и целовал руку Великого иерарха.
Сахмад так был захвачен происходящим, что не сразу понял, почему его стали вдруг выпихивать, выгонять из строя. И только потом сообразил, что его, маленького засранца, приглашают подойти к Отцу-капитану. Ноги сразу отказали слушаться. Особенно увечная. Переборов слабость и стараясь не хромать, мальчик все же двинулся меж рядов людей, которые для него превратились в неясные силуэты. Он шел, до боли вытягивая увечную ногу, только бы не вихляться из стороны в сторону, шел навстречу бело-золотому бессмертному существу, царствовавшему на палубе, вознесенному над людьми, над водами и всем миром...
Юноша приблизился. Второй раз он стоял так близко, рядом с этим необыкновенным человеком, восставшим из мертвых, жизнью смерть поправ. Взгляд его желтых глаз был страшен и вместе добр. Он приложил к груди Сахмада медаль "За Заслуги" и непослушными пальцами стал прикреплять ее к форменке. Острая игла, припаянная с другой стороны медали, пронзила легкую материю и воткнулась в кожу. Юноша даже не вскрикнул от боли. Опустив голову, он видел, как материя набухает, пропитываясь кровью. Как во сне Сахмад принял поцелуи ожившего мертвеца: на него надвинулось одутловатое безобразное лицо - темная кожа, изрытая крошечными ямками. Пахнуло лавандовой водой с тухлятинкой, запахом столь же неприятным, как запах лекарств, исходивший от врача. Щеками и лбом юноша ощутил холодный ветер.
Теперь - самое важное: стать на колено и поцеловать руку. Рука заняла все поле зрения. Пухлая, покрытая рыжими волосками и трупными пятнами. Толстенькие пальцы шевелились как черви. Юноша коснулся сухими губами пергамента кожи и не мог подняться с колен. Ему помогли.
Отец-капитан обнял Сахмада за плечо и тихо сказал, но так, что все слышали:
- Такие люди нам нужни.
16
Вспенилась вода за кормой, и суперподлодка тронулась, пошла, пошла, набирая скорость. Волны стали набегать на округлый нос и растекаться по сторонам корпуса прозрачными бирюзовыми крыльями. И тут снова грянула музыка.
- Как она называется? - спросил Сахмад.
- Марш "Прощание славянки", - ответил Иван.
- А с кем она прощается?
- С Родиной. Холодно. Давай спускаться.
Действительно, подлодка набрала такую скорость, что студеный ветер пронизывал до костей. Продрогшие, они покинули палубу, когда там уже никого не было. Сахмаду, как почетному гостю, разрешили какое-то время присутствовать на мостике, пока громадный подводный корабль совершал маневр разворота перед погружением в пучины моря. Здесь было тепло, светло и такое количество приборов, что глаза разбегались. Люди сидели за пультами, сложность которых для юноши была непостижимой. "Как они во всем этом разбираются?" - с уважением подумал он.
И вот первый помощник - командир подлодки - отдал распоряжение:
- Приготовиться к погружению!
Подчиненные доложили: "Лодка к погружению готова. Люки задраены".
- Погружение без дифферента на перископную глубину.
"Есть погружение без дифферента на перископную глубину".
- Море Московское - мелкое, - объяснял Иван по ходу дела, - нос наклонять нельзя. Пока не выйдем на приемлемые глубины, будем идти строго в горизонтальном положении под самой поверхностью...
Пол под ногами дрогнул, Сахмад схватился за металлическую, полированную до зеркального блеска стойку. Если бы кто-нибудь сейчас остался стоять на внешней палубе, то он бы увидел, как с шумом взметнулись в воздух фонтаны воды и пара, точно стадо китов разом выдохнуло воздух. Это из "кингстонов" вырывался воздух под давлением набираемой в емкости воды. Фонтаны били с кормы и носа, поднимались выше рубки. Волны, набегавшие на округлый нос, уже хозяйничали на палубе, и вот уж палуба погрузилась, волны прокатились над ней, ударились в крепкую грудь рубки. Короткие плоскости рулей глубины получили на прощание пощечины от волн, и грузное тело субмарины полностью ушло под воду. Только труба перископа вспарывала поверхность моря.
Командир поманил Сахмада, предложил взглянуть в перископ. Юноша припал к мягкой резине, обрамлявшей широкий окуляр. Видя, как это делал помощник, Сахмад тоже взялся за ручки и стал поворачивать перископ. Очень близко плескались волны, ширилась морская стихия. Ничего, кроме воды, видно не было. Но вот в поле зрения вплыла узкая полоска земли. Она была далека, еле виднелась за дымкой. Сахмаду показалось, что он различает свой родной город, его башни и стены. А может, это была всего лишь игра воображения. Сердце сдавила грусть-тоска... "Дада!.."*, - прошептал юноша и совсем перестал что-либо различать.
<*Дада - "отец", "батюшка">
Маршрут "Москвы" был засекречен, как и координаты Китежа. Это составляло государственную тайну, поэтому Сахмад не имел представления, куда плывет таинственный подводный корабль. Новичок постепенно втягивался в будничную жизнь суперкрейсера. Временно его зачислили юнгой, он узнал, как нелегок матросский хлеб с маслом и икрой. Но привыкший к трудностям юноша не роптал. Он жил в одной каюте с Федором, тем задиристым парнем, который, впрочем, оказался хорошим товарищем. Иван регулярно встречался с Сахмадом с целью продолжить первоначальное обучение юноши премудростям цивилизации. В Китеже парня ждал лицей, но прежде чем войти в чертог знаний, надо быть подготовленным.
Однажды, когда плавание подходило к концу, Данилыч умер. Металлическая "Москва" убила его. Никогда уж ему не видать каменных стен своего родного города, не ходить по узким его улочкам, не торговаться с продавцами на шумном базаре.
