– И кому ты намерен помочь на этот раз?
– И тем, и другим. Сначала определю, какая из противоборствующих сторон вызывает у меня большие симпатии, а потом… Поживем-увидим, Хила. Так как там насчет укольчика?
– Не в укольчике проблема, Конструктор, – астролог положил руки на колеса и направил кресло к шкафу. – Потом не говори, что я тебя не предупреждал. И постарайся больше не вмешивать меня в свои игры.
– А вот этого обещать не могу. У нас общее прошлое. Думаю, что и настоящее будет общим. Вот насчет будущего… Грибочки, часом, не наделили тебя настоящим даром предвидения? Травушки-муравушки не помогли с ясновидением?
– Я не об этом! Просто больше не собираюсь тебя колоть!
– Ты же доктор! – с фальшивым возмущением воскликнул Конструктор. – Клятва Гиппократа… Ах, да. Ты ведь ее не давал. Как помнится, с образованьицем у нас – не очень. Сколько классов, Хила? Восемь или все-таки десять?
Хила только фыркнул в ответ. Пока он колдовал над ампулами и шприцами, Конструктор закатал рукав свитера, достал из кармана резиновый жгут, перетянул им руку. Похлопал по ней так, чтобы выступили вены.
Подъехавший со шприцом Хила нахмурился при виде множества точек от уколов.
– Может, я и не совсем доктор, но это уже ни в какие ворота…
– Я могу загнуться? Что ж, от этого ты только выиграешь. Вздохнешь с облегчением. Как-никак, я ведь единственный свидетель твоих преступлений.
– Моих?! Будь ты проклят, Конструктор!
– Твоих, твоих. Не злись, а то будет дрожать рука. Делай свое дело, лекарь.
Игла пронзила вену. Конструктор ослабил жгут.
– О-о-о… Вот он – настоящий эликсир молодости. Как там по-вашему? Elixir of Vita! Ты, Хила, дурак. Пытаешься отыскать свою траву цзи. А зачем, если чудо лежит в твоем волшебном шкафу? Достаточно протянуть руку. И насчет злодеяний… Они твои, Хила. С этим не поспоришь. Только сейчас ты начал задумывать над тем, что творил. А поначалу тебе нравилось убивать. Если бы не я, ты бы сам нашел способ испытать зелья, которые изобретал здесь. Поверь, дружище, если ад существует, мы будет гореть там на пару. Я только придумывал забавные комбинации, а ты был непосредственным исполнителем. Сколько фантазии и изворотливости проявлял, когда мне требовалось вывести кого-нибудь из игры! Ты – монстр, Хила, тут ничего не попишешь. Ад…
– Да пошел ты со своим адом! – астролог затрясся: то ли от ярости, то ли от страха. – Ты окажешься там первым, чертов наркоман!
– Гм… Наркоман, – Конструктор встал, подошел к шкафу, принялся рассовывать по карманам упаковки ампул и одноразовых шприцов. – Сейчас мне почему-то вспомнилась бабушка. Добрая старушка, пережила немецкую оккупацию… Она как-то рассказала мне, что у фашистов вовсе не голубая кровь, как они сами считали. Обычная, красная. А вот у наркомана с нашего двора, умершего от ширева, по утверждению бабушки, кровь была голубой. Сомнительно, конечно. Но согласись – красиво. Лучше сдохнуть от старого доброго героина, чем превратиться в развалину вроде нашей Брониславовны. Я лично не прочь гульнуть напоследок и уйти, громко хлопнув дверью. А ты? Вижу, что не совсем. Ничего. Я помогу тебе, друг.
Конструктор, не дожидаясь ответа Хилы, спустился в люк. Целитель дождался, пока скрылась голова в спецназовской маске. Подкатил кресло к столу и яростным взмахом руки сбросил на пол несколько колб.
Едва стих звон стекла, как Конструктор вновь высунулся из люка.
– Совсем забыл! В прошлую нашу встречу мы не закончили шахматную партию. Когда будешь готов получить мат?
– Пошел к чертовой матери!
– Хам. И почему это в астрологических трактатах ни строчки не посвящено вежливости? Ладно, ухожу.
По умению приспосабливаться к агрессивным средам человеку нет равных. В этом плане он действительно – вершина эволюции. Природа старалась изо всех сил. Выдумывала разных тварей: больших и малых, сильных и ловких, наглых и застенчивых. Однако перещеголять человека не удалось. Как и устранить его напрочь. Следует признать – попытка очистить от него Землю с треском провалилась. Было сделано все, чтобы он сгинул. Запущены механизмы тотального уничтожения, проведена радиационная селекция, а хомо сапиенсу – хоть бы хны. Он продолжает жить и испытывать амбиции. Соревнуется в умении выживать с мутантами, частенько побеждает, а если понадобится, то может сожрать и птеродактиля.
На эти мысли Толика навело его самочувствие. Оказавшись в логове Мамочки, он с трудом удерживался от желания блевануть. От вони слезились глаза, першило в горле. А вот теперь, через час или полтора, он чувствовал себя вполне сносно. Приспособился, и все тут. При желании мог влиться в веселую компашку кастратов и мужененавистниц. Поданные сумасшедшей певицы ответили тем же: кривая популярности Томского поползла вниз. С его присутствием свыклись. Еще один кандидат на урезание яиц – только и всего.
Подземелье зажило привычной жизнью. Евнухи ловили крыс не хуже, чем заправские коты, бросали их в ведра и котелки. Вооруженные дамочки прогуливались или сидели, наблюдая за порядком. Годзилловна, опершись на свой карабин, устроилась на деревянном помосте у ног Мамочки, а Полуликая, расставив руки, танцевала, описывая круги у кресла повелительницы.
Когда Анатолий уже решил, что о нем забыли и друзья, и приспешники Мамочки, началась движуха. Снялась со своего места великанша-лесбиянка, перестала плясать Полуликая. Обе подошли к Мамочке, сняли с нее запятнанную кровью простыню, начали о чем-то переговариваться.
Томский впервые увидел, как Мамочка улыбается. Странная штука – зубы у бывшей певицы были белыми, как первый снег, и все до одного целехоньки. Может на них сказалась диета, основанная на мужских половых органах?
Интересно, о чем это они болтают…
Годзилловна взмахнула рукой. Перепрыгивая через груды кирпича и кучи мусора, к ней подбежал кастрат, посвятивший Толика в нюансы здешней идеологии. Выслушал Годзилловну, кивнул и направился к Томскому.
– Ну, ты и попал! – ехидно сообщил он, приблизившись. – Давненько, скажу я тебе, у нас такого не было.
– Чего не было?
– Чтобы Мамочка опознала своего насильника. Я те больше скажу: никогда такого не было. Скажи честно, Томский: ты действительно был среди тех, кто нашу Мамочку того-ентово? Или она ошиблась?
– Трудно не ошибиться, если у тебя в башке все вверх дном. – Толик наблюдал за тем, как кастрат открывает наручники. – Чего это они там затевают?
– О! Сегодня мы славно повеселимся, скажу я тебе. Вставай. Меняем дислокацию.
– И в чем заключается ваше веселье?
– Тебе не станут отрезать коки. Может быть потом, когда окочуришься. А для начала нас ждет небольшой концерт. Мамочка будет петь. Под аккомпанемент своей любимой бензопилы. Музыкальное сопровождение, скажу я тебе, обеспечит Годзиллона. Все, мужичок. Теперь – тс-с-с…
