вы такой?
— Что же именно вам интересно?
— Мне интересно все. Жизнь удивительно скучна. Вы не находите?
— Не нахожу, — ответил Герман, потерев обожженную руку. — Моя жизнь совсем не кажется мне скучной. Особенно в последний месяц.
— О, тем более, расскажите, — она улыбнулась.
— Лучше вы расскажите, — Герман перегнулся к ней и уставился прямо в глаза. — Есть одна вещь, которая меня в вас чрезвычайно интересует.
— Что же это за вещь?
— В каких отношениях вы были с покойным князем Вяземским?
Она в ответ тонко рассмеялась, откинувшись на спинку скамейки.
— Ну, что ж, можете тогда не отвечать на мой вопрос. Вы своим на него ответили — теперь я знаю, и кто вы, и как попали на маскарад. Департамент контроля магии, верно? Отдельный корпус жандармов?
Герман смутился.
— Что же вместо вас не прислали того симпатичного эльфа? Впрочем, вы тоже ничего.
— Благодарю, — Герман усмехнулся. — Однако вы, все-таки, на вопрос не ответили.
— Что ж, ну давайте представим, что я сижу у вас в кабинете, вся такая напуганная, на прикрученном к полу табурете, а вы важно уселись за стол и задаете вопросы. Вам ведь такой способ общения наверняка по нраву?
— Не знаю, не пробовал, — Герман с улыбкой развел руками. — Я служу по этой части совсем недавно.
— Наверняка, наверняка, — баронесса махнула рукой. — Иначе для чего бы вы пошли в жандармы? Ладно, поиграем в эту игру. Вы хотели услышать о Вяземском? Извольте. Константин Гаврилович был моим… ну, «другом» — пожалуй, слишком громкое слово. Приятелем — скажем так. Он тоже очень любил маскарады — впрочем, у него они выходили поскучнее. С размахом, но без… пикантности, которую вы могли оценить сегодня.
Герман невольно вспомнил сладострастную улыбку римской матроны. Что ж, пикантности сегодня было просто через край, что и говорить.
— Так вот, — продолжала фон Аворакш, положив подбородок на тонкие пальцы ажурной перчатке, — он любил маскарады, и… как там у этого вашего знаменитого поэта: «Давал три бала ежегодно и промотался наконец». Он совершенно не умел считать деньги. Заключал невыгодные сделки. Связывался не с теми людьми. Все время влипал в какие-то сомнительные обороты. Я, как могла, удерживала его от этого, но что я могу…
— Вы хотите сказать, что из-за этих-то оборотов его и убили? — уточнил Герман. Он сразу вспомнил, что говорил о князе Пудовский: «Очень непрактичный человек». Кажется, суровый промышленник и испорченная баронесса были об убитом совершенно одного мнения.
— Не совсем так, — баронесса слегка погладила подбородок тонкими пальцами. — Я полагаю, что вечная нужда в деньгах толкнула Константина Гавриловича в какую-то совсем уж дрянную историю, выходящую за рамки обыкновенной коммерции, даже незаконной. Он заглянул в какую-то такую бездну, в которую даже мне не хотелось бы заглядывать. А эта бездна в ответ взглянула на него. Понимаете, молодой человек?
Это «молодой человек» покоробило Германа. На вид баронесса была моложе него, совсем девица, но он, конечно, хорошо понимал, насколько обманчивой может быть внешность, особенно когда имеешь дело с вампиром.
— Вы говорите, что князь не умел считать деньги, — медленно проговорил он. — Но ведь вы и сами совсем не похожи на человека, который умеет их считать.
Она тонко улыбнулась.
— Если я не похожа на тусклого бухгалтера в засаленных нарукавниках, — проговорила она, — это вовсе не значит, что мои финансы в плачевном состоянии. Вы видели сегодняшний вечер? Я его даю не на заемные деньги. И больше вам скажу: в отличие от покойного князя я умею не только спускать деньги на подобные забавы, но и наживаться на них.
— Каким же образом?
— О, есть множество способов. Каждому, кто здесь побывает, я стараюсь подарить незабываемые впечатления, а значит, он уже немножечко в долгу передо мной. А раз есть долг, то человек его рано или поздно отдаст — уж я позабочусь об этом.
— Вы говорите о шантаже? — догадался Герман.
Баронесса сморщила бледный носик.
— Фи, как вульгарно вы меня поняли, — проговорила она. — Впрочем, иногда бывает и так. Но подчеркиваю: только иногда. Я предпочитаю получать деньги так, чтобы оставаться другом для того, кто их дает.
— Для чего же вы мне все это рассказываете?
— Чтобы впечатлить вас, — она лукаво улыбнулась и чуть наклонила голову. — Мне удалось?
— Признаться, да, — Герман улыбнулся ей в ответ.
— А вы впечатлили меня, — ответила она. — Это было очень храбро — бросить вызов Паскевичу. Хотя и весьма недальновидно. Это далеко не последний человек.
— Я тоже не из последних, — ответил Герман.
— Я вижу, — она кивнула. — Однако опасайтесь того, чтобы быть среди первых. Там очень одиноко и очень страшно. Словно на вершине огромной горы: весь мир у твоих ног, но некому тебя согреть.
Герману подумалось, что уж ее-то, наверняка, согреть некому, потому что когда ты мертв, то разве уж тут согреешься.
— А каково это, быть вампиром? — спросил он после недолгого молчания.
— В самом деле, хотите узнать, каково это? — баронесса слегка раздвинула губы, продемонстрировав пару клыков, немного выделявшихся среди прочих зубов.
— Я… скорее теоретически, — Герман почувствовал, как по телу прошла дрожь.
— О, спасибо, хотя бы, что вы не начали читать мне мораль: дескать, как же это так, вы из живых людей кровь пьете, как нехорошо. Знаете, те, кто оказываются здесь, нередко пытаются нечто подобное начать мне объяснять. И от этого мне всегда становится скучно.
— А много кто здесь уже оказывался? — спросил Герман негромко.
— Не слишком много. Но, кажется, никто не пожалел, — она протянула к нему пальцы и легонько коснулась его щеки. Герман сделал над собой усилие, чтобы не отстраниться. Даже сквозь тонкую ткань чувствовалось, что пальцы ее очень холодные.
— И все же, это, должно быть, накладывает отпечаток, — произнес он, чувствуя, что от волнения начинает нести чушь. — Пить кровь, питаться силой, выпитой из других…
— Ах, бросьте, — баронесса вяло взмахнула рукой. — Многие считают таких, как я, исчадиями ада, но отчего-то никто не задается простым вопросом: так ли уж велика разница между мной и какой-нибудь вашей княжной, которая точно так же пьет силу из своих крепостных? Разве то, что она при этом не кусает их в шею, делает ее образ жизни в меньшей степени паразитическим?
— Но привилегии дворянства неразрывно связаны с их долгом… с их бременем… — не вполне уверенно повторил Герман те слова, что многажды слышал и в гимназии, и со страниц газет. — Владение крепостными дается не для того, чтобы вечно почивать на лаврах, оно совмещено с обязанностью защищать людей… в том числе, тех самых крепостных… если опять нагрянет Черная Орда…
— Вы сами-то в это верите, Герман? — спросила она, чуть наклонив голову. — В то что кто-то забрал себе власть над чужими душами исключительно ради того, чтобы их защищать? А не ради самой власти? О, не заставляйте меня в вас разочаровываться.
Она звонко рассмеялась.
— Впрочем, я полагаю, что вы, все-таки, умнее. Как по-вашему, годится ли для защиты вашего прекрасного мира от демонических отродий кто-то, ну вот, хотя бы вроде нашего общего знакомого, князя Вяземского?
— Я не имел чести быть знаком…
— Бросьте, вы уже немало узнали о нем, — баронесса улыбнулась. — Много бы навоевал с демонами человек, который даже в карете не ездил без надувной подушечки от геморроя? Который запутался в долгах, и сам наверняка продал бы душу черту, если бы черту было какое-то дело до его души?
— Кого же он хотел предупредить о том, что случится на вашем маскараде? — спросил Герман. Ему было интересно, как она отреагирует: смутится или нет?
— А что, собственно, случилось? Ну, помимо того, что устроили вы сами?
— В том-то и дело, что ничего. Это и любопытно.
— А что должно было случиться? — она вновь чуть наклонила голову и прищурила глаза.
— Несчастье, — ответил он.
— Что же, если и впрямь нам грозило какое-то несчастье, то оно, кажется, успешно предотвращено. Вам дадут за это орден? Вы выглядели бы очень мило с орденом на груди. Знаете, у вас в жандармском дают такой, с сапфирами.
— Но все-таки, о чем, по-вашему, князь хотел предупредить? И кого?
— А как вам такая теория, — она вновь улыбнулась, — предположим, мне нравится заманивать наивных юношей в свою беседку и там выпивать из них кровь до капли. И именно об этом-то князь и хотел предупредить какого-нибудь молодого человека, чья судьба ему не безразлична. И быть может, даже успел предупредить, так что молодой
