— Я знал, что ты поцелуешь меня.
— Откуда? — удивляюсь я.
Потому что я и сама не знала.
— Потому что мне больно, — спокойно отвечает он. — Только так я могу привлечь твоё внимание, — он поднимает коробку. — Не переживай, Китнисс. Это пройдёт.
И уходит, прежде чем я успеваю ответить.
Я слишком устала, чтобы обдумывать его последнее обвинение. Недолгую поездку обратно в Тринадцатый я провожу, съёжившись в своем кресле и стараясь игнорировать Плутарха, вещающего на свою любимую тему — оружие, которого больше нет в распоряжение человечества. Высоко-летающие самолеты, военные спутники, клеточный дезинтегратор, беспилотные самолеты, биологическое оружие с ограниченным сроком годности. Запрещённые из-за разрушения атмосферы или из-за недостатка ресурсов, или из-за нравственной щепетильности. И явное сожаление слышится в голосе Главы распорядителей Игр, которому остается лишь мечтать о подобных игрушках, которому приходится обходиться планолётами, ракетами класса «земля-земля» и простыми старыми автоматами.
Сбросив с себя костюм Сойки-пересмешницы, я отправляюсь прямиком в кровать, даже не поужинав. И всё равно с утра Прим приходится расталкивать меня, чтобы разбудить. После завтрака я забиваю на свое расписание и решаю вздремнуть в кладовке. Выспавшись, я выползаю из укромного местечка между коробками с мелом и карандашами и понимаю, что наступило время обеда. Я получаю большую порцию горохового супа, а после направляюсь в Отсек Е, но путь мне преграждает Боггс.
— Собрание в Штабе. Можешь проигнорировать свое текущее расписание, — говорит он.
— Без проблем, — отвечаю я.
— Ты вообще следовала ему сегодня? — спрашивает он раздраженно.
— Кто знает? Я же псих, — я поднимаю запястье, чтобы показать свой медицинский браслет, и понимаю, что его нет. — Видишь? Я даже не помню, когда они сняли этот браслет. Зачем я понадобилась Штабу? Я что-то пропустила?
— Думаю, Крессида хотела показать тебе промо из Двенадцатого. Но, скорей всего, ты их увидишь, когда они выйдут в эфир, — отвечает он.
— Вот что нужно включить в мое расписание. Время, когда выходят промо, — говорю я.
Он окидывает меня взглядом, но никак это не комментирует.
В Штабе было полно народу, но мне оставили местечко между Дельфом и Плутархом. Мониторы на столах уже в вертикальном положении, транслируют ежедневную Капитольскую ерунду.
— Что это? Разве мы не собираемся смотреть промо из Двенадцатого? — спрашиваю я.
— Нет-нет, — отвечает Плутарх. — То есть, возможно. Я не знаю, какой материал собирается использовать Бити.
— Бити думает, что нашел способ вклиниться в трансляцию по всей стране, — поясняет Дельф. — Так что наши промо увидят и в Капитолии. Он сейчас в отделе Спецобороны, как раз работает над этим. Вечером планируется прямой эфир. Сноу будет произносить речь или что-то подобное. О, кажется, начинается.
Под аккомпанемент гимна появляется эмблема Капитолия. В следующее мгновение я уже смотрю прямо в змеиные глаза президента Сноу, который приветствует народ. Кажется, будто он забаррикадирован за своим подиумом, но белая роза на его лацкане видна полностью. Камера отъезжает назад, чтобы захватить в панораму и Пита, находящегося перед спроецированной на стене картой Панема. Он сидит на высоком стуле с подставкой для ног в виде металлического обода. Стопа его протеза выстукивает странный нервный ритм. Капельки пота выступили поверх грима над его верхней губой и на лбу. Но что напугало меня больше всего, так это взгляд в его глазах — яростный, но рассеянный.
— Он выглядит хуже, — шепчу я.
Дельф в подбадривающем жесте сжимает мою руку, и я благодарна ему за это.
Отчаянным голосом Пит начинает говорить о необходимости разоружения. Он освещает урон, нанесённый основным объектам инфраструктуры многих дистриктов, и пока он говорит, на карте загораются различные области, показывая степени поражения. Разрушенная плотина в Седьмом. Сошедший с рельсов поезд с огромной лужей токсических отходов, разившихся из танкера. Зернохранилище, рухнувшее после пожара. Все эти действия он приписывает повстанцам.
Бам! Безо всяких предупреждений в телевизоре появляюсь я, на развалинах пекарни.
Плутарх вскакивает с места: — Он сделал это! Бити прорвался!
В комнате раздается пронзительное гудение, и возвращается изображение Пита. Растерянного. Он видел меня на мониторе. Он пытается продолжить свою речь, переходя к бомбардировке водно-очистных сооружений, но его тут же сменяет ролик с Дельфом, говорящем о Руте. То, что происходит дальше, можно назвать настоящей битвой за эфир. Техники Капитолия пытаются отражать атаки Бити. Но они были к ним не готовы. А Бити, очевидно ожидая сопротивления с их стороны, подготовил целый арсенал пяти и десятисекундных роликов. Мы видим, как распадается вся их затея с официальной презентацией, так как она приправлена случайными отрывками из наших промо.
Плутарх разражается восторгами, и все остальные аплодируют Бити, лишь Дельф остается неподвижным и безмолвным рядом со мной. Я встречаюсь взглядом с Хеймитчем и вижу в его глазах отражение своего собственного ужаса. Осознание того, что с каждым одобрительным возгласом Пит всё дальше ускользает от нас.
На экраны возвращается эмблема Капитолия в сопровождении монотонного аудиоряда. Но приблизительно через двадцать секунд мы снова видим Сноу и Пита. В студии суматоха. Мы слышим неистовые выкрики их съемочной группы. Сноу подается вперед, сообщая, что, вероятно, повстанцы пытаются прервать распространение информации, которую они считают обвинительной, но правда и справедливость восторжествуют. Что трансляция возобновится, когда служба безопасности наведет порядок. Он спрашивает Пита, есть ли ему что сказать Китнисс Эвердин после сегодняшнего показа.
При упоминании моего имени лицо Пита натужно искажается.
— Китнисс… как ты думаешь, чем это закончится? Что останется? Никто не спасется. Ни в Капитолии. Ни в Дистриктах. И ты… в Тринадцатом… — он резко вдыхает, будто ему не хватает воздуха, а глаза его кажутся безумными, — к утру будешь мертва!
За камерой раздается приказ Сноу: — Прекратите это!
Бити повергает всю трансляцию в полный хаос, вспышками пуская кадры со мной, стоящей перед госпиталем, каждые три секунды. Но в интервалах между ними мы видим то, что происходит в данный момент на съемочной площадке. Пит пытается продолжить говорить. Камера сбита, и теперь она снимает лишь белый кафельный пол. Удары сапогами. Звук очередного удара, сливающийся с полным боли криком Пита. И его кровь, брызжущая на кафель.
