Часть вторая
НАПАДЕНИЕ
Дикий крик зарождается где-то внутри меня и продирается через все тело, чтобы так и застрять в горле. Я нема как Безгласая, задыхающаяся от собственного горя. Даже если бы я смогла расслабить мышцы шеи и позволить звуку вырваться наружу, заметил бы его кто-нибудь? В комнате стоит немыслимый гул. Отовсюду раздаются вопросы и требования, пока они пытаются расшифровать слова Пита. "И ты… В тринадцатом… к утру будешь мертва!" Тем не менее, никого не интересует судьба самого вестника, чья кровь на экране сменилась помехами.
Властный голос призывает к вниманию.
— Заткнитесь! — Теперь все взгляды прикованы к Хеймитчу. — Чего тут думать! Мальчик говорит, что нас вот-вот атакуют. Здесь. В Тринадцатом.
— Как он получил эту информацию?
— Почему мы должны верить ему?
— Откуда ты знаешь?
Хеймитч раздраженно вздыхает.
— Они до крови избивают его, пока мы разговариваем. Какие ещё доказательства вам нужны? Китнисс, помоги мне!
Встряхнувшись, я, наконец, говорю.
— Хеймитч прав. Я не знаю, откуда Пит получил эту информацию и правдива ли она. Но он считает, что это так. И они… — Я не могу произнести вслух то, что Сноу делает с ним.
— Вы не знаете его, — говорит Хеймитч Койн. — В отличие от нас. Подготовьте своих людей.
Президент вовсе не выглядит испуганной, скорее озадаченной, всем этим поворотом событий. Она обдумывает его слова, постукивая пальцем по краю панели управления, находящейся перед ней. Когда она, наконец, заговаривает, то обращается к Хеймитчу ровным голосом.
— Конечно, мы подготовились к подобному развитию событий. Хотя у нас несколько десятков военных единиц, позволяющих допустить, что непосредственные атаки Тринадцатого не принесут никакой пользы Капитолию. Ядерные ракеты произведут радиационный выброс в атмосферу, что приведет к непредсказуемым экологическим последствиям. Даже обычной бомбардировки будет достаточно, чтобы серьезно повредить наше военное оснащение, которое, как мы знаем, они надеются захватить. И, конечно же, они провоцируют нас на ответный удар. Вполне вероятно, что все вышеперечисленное, вкупе с нашим нынешним альянсом с повстанцами, будет рассмотрено как возможный риск.
— Вы правда так думаете? — спрашивает Хеймитч. Чересчур искренней интонацией, но тонкость иронии в Тринадцатом частенько упускают.
— Да. В любом случае мы уже опаздываем со спецучениями Пятого Уровня, — говорит Койн. — Предлагаю ввести строгую изоляцию.
Она начинает быстро печатать на клавиатуре, приводя свое решение в действие. Как только она поднимает голову, все начинается.
С тех пор как я прибыла в Тринадцатый, здесь было два низкоуровневых учения. Я не особо помню первые, так как находилась в больнице в палате интенсивной терапии. Думаю, пациентов освобождали от учений, потому что сложности, возникающие при нашей транспортировке, перевешивали выгоду от тренировочной эвакуации. В моё затуманенное сознание проникал механический голос, приказывающий людям собраться в желтых зонах. Во время следующих учений Второго Уровня, предполагающих незначительные происшествия — такие, как временный карантин, когда граждан проверяли на наличие вируса гриппа — мы должны были вернуться в жилые помещения. Я осталась за трубой в прачечной, проигнорировав раздражающие сигналы, раздающиеся из звуковой системы, и наблюдала за тем, как паук плетет сети. Но имеющийся опыт не подготовил меня к невыразимой, разрывающей барабанные перепонки и вселяющей страх сирене, распространяющейся сейчас по Тринадцатому. Уж точно не проигнорируешь подобный сигнал, который словно был смоделирован, чтобы свести с ума всё население. Но это же Тринадцатый, поэтому ничего подобного не происходит.
Боггс выводит Дельфа и меня из Штаба и сопровождает по коридору к двери, ведущей на широкую лестницу. Потоки людей встречаются и объединяются, образуя реку, которая течет только вниз. Никто не кричит и не пытается протолкнуться вперед. Даже дети не сопротивляются. Мы спускаемся, пролет за пролетом, в полном безмолвии, потому что сквозь звук сирены ничего не слышно. Я ищу глазами маму и Прим, но невозможно увидеть кого-нибудь кроме тех, кто непосредственно рядом со мной. Они обе сегодня работают в госпитале, поэтому точно не пропустят эвакуацию.
У меня закладывает уши, и тяжелеют глаза. Мы находимся на глубине угольной шахты. Единственный плюс в том, что, чем глубже мы спускаемся под землю, тем тише визжит сирена. Будто она предназначена для того, чтобы физически согнать нас с поверхности, и, наверное, так оно и есть. Группы людей начинают исчезать в отмеченных дверных проемах, но Боггс ведет меня вниз, пока, наконец, лестница не заканчивается у основания огромной пещеры. Я шагаю вперед, но Боггс останавливает меня, показывая, что я должна отметиться, проведя своим расписанием перед сканером. Несомненно, информация будет передана на какой-нибудь компьютер, чтобы убедиться, что никто не потерялся.
Сложно понять, было ли это место образовано естественным путем или все же человек приложил к этому руку. Некоторые части стен каменные, в то время как железобетонные конструкции усиливают другие зоны. Спальные нары встроены прямо в стены. Здесь есть кухня, ванные комнаты и пункты первой помощи. Это место предназначено для длительного проживания.
Белые буквенные знаки и цифры расположены по периметру пещеры с небольшими интервалами.
Пока Боггс советует Дельфу и мне явиться в зоны, помеченный, как наши предписанные квартиры — в моем случае это Е для Отсека-Е — заходит Плутарх.
- А, вот вы где, — говорит он. Недавние события ничем не омрачили настроение Плутарха. Он до сих пор светится от счастья из-за успешной атаки Бити на эфир. Равнение на лес, а не на деревья. Не на наказание Пита или неминуемую бомбардировку Тринадцатого. — Китнисс, конечно, сейчас тебе нелегко, учитывая провал Пита, но ты должна знать, что остальные будут смотреть на тебя.
— Что? — удивляюсь я. Не могу поверить, что он только что назвал случившееся с Питом провалом.
— Другие люди в бункере, они будут реагировать так же, как ты. Если ты будешь спокойной и смелой, они постараются быть такими же. Если будешь паниковать, твоё настроение распространится по бункеру быстрее пожара, — объясняет Плутарх. Я просто пристально смотрю на него. — Огонь займется, так сказать, — продолжает он, будто я не понимаю, о чем он говорит.
— Почему бы мне просто не притвориться, что я перед камерой, Плутарх? — говорю я.
