Майор заканчивает выданную на одном порыве речь, глубоко вздыхает.
– Это все из-за лекции, – немного виновато говорит он, помолчав. – Так-то я язык на привязи держу.
Немного неловкую паузу нарушает просунувшийся в палату врач по прозвищу Бурш:
– Вот приполз змий и говорит… И говорит змий, что коллегу уже ждут внизу. Целая толпа веселеньких водолазов.
– Ну, Николаич, до скорого! До встречи, Дима! Честь имею, товарищ майор!
Жмем друг другу руки.
Когда уже спускаемся по лестнице, Бурш вполголоса дополняет:
– Вы заметили, что вашему командиру показан диализ?
– Ну не скажу, что заметил, но ХПН, боюсь, имеет место.
– Имеет. К сожалению. И это еще одна причина ввязаться вашей компании в очистку госпиталя…
– А что с пациентом скандальным? – спрашиваю просто, чтоб не молчать.
– Да нормально все будет. Если он сам с большого ума чего еще не напортачит. Моих ладоней – шесть процентов получилось, если Нины – то семь процентов[17]. Пустяки. Но плохо, что он себя знатоком считает – приглядывать придется.
Было бы смешно, не будь так грустно. Пациенты подчас такое выкидывают – в кошмаре ночном не увидишь.
Пятилетняя девчонка садилась на горшок, оступилась и упала на отрытую спираль рефлектора-обогревателя. Платьице синтетическое от раскаленной спирали вспыхнуло – особо тяжелые ожоги, потому как еще и прилипло намертво. Тяжелейшие обширные ожоги…
Лежала у нас в клинике.
Мамаше добрая душа посоветовала клин клином выбить.
Мамаша по совету принесла украдкой сухой лед и, когда медсестра свалила из палаты, обложила сухим льдом дочку. Потом этот редкий случай – ожоги с обморожениями – студентам показывали…
Водолазы и впрямь веселые, помытые и отдохнувшие.
Все никак не привыкну к кронштадтским расстояниям: уже через несколько минут мы на пристани. В Питере-то, куда бы ни ехал, все час выходит. А с пробками и вообще уму нерастяжимо.
Катер, или как называется эта штука, сразу производит впечатление сильной рабочей лошадки с краном и лебедками. Присоединяемся к тем, кто уже на борту, и отваливаем. Мне кажется, что вся эта публика тоже водолазы. Во всяком случае, они хорошо знакомы друг с другом.
Надо бы поспать, но не успею – до Ораниенбаума близенько. Так близенько, что во время войны флот из Кронштадта прикрыл щитом огня держащиеся буквально зубами за свои позиции наши части. Атаковать под снарядами с кораблей для немцев оказалось крайне неприятно – взрывы танки опрокидывали, а уж пехота от взрывной волны калечилась совсем немилосердно… Попытки расквасить Балтфлот бойкими авианалетами провалились. Финский залив мелкий. Даже поврежденный «Марат», например, просто сел на грунт и работал как стационарная батарея. А потери люфтваффе вышли совсем неприемлемыми.
Образовался Ораниенбаумский плацдарм, который так и был ножом в немецких позициях все время блокады. Очертания его точно показывали действительную дальность корабельных орудий. Когда сматывали блокаду, именно из-за наступления отсюда немцы вынуждены были откатиться дальше, чем думали, иначе попали бы в котел не в Курляндии, а гораздо раньше.
Только тут дворцы остались в первозданном виде, во всех остальных пригородах они были разграблены немцами и разрушены. Последним, отступая, они подпалили дворец в Павловске, до этого он был только разграблен. Дворцы в Пушкине, Ропше, Петергофе, Стрельне уже были уничтожены. А предметы из дворцов потом долго находили и в немецких обозах, и в самом рейхе.
Много разговора о Янтарной комнате, которая, похоже, сгорела в Кенигсберге, когда за полгода до нашего штурма авиация союзников по своей привычке выжгла жилой центр города. Но Янтарная комната не самое ценное, что погибло. Просто о ней принято было писать. На зубы попала. Украденные сокровища искусства куда были дороже.
И курьез – разгромленные дворцы восстановили, и даже Янтарную комнату воссоздали, наглядно показав, что наши мастера могут невозможное, а вот дворцы в Рамбове теперь достаточно скромно выглядят по сравнению с тем же Пушкином или Петергофом.
Особенно убого смотрится шикарнейший в свое время дворец светлейшего князя Меншикова. Зато паркет – еще тот, тех времен, когда тут весельчак Петр I оттягивался на полную катушку. Развлекаться царь умел. Вот, например, построили по его приказу Катальную гору высотой с современный восьмиэтажный дом и уклоном на спуске в пятьдесят градусов. Вот небось визгу-то было, когда с такой жути катились европейские гости…
Ну, традиция кататься с ледяных горок или строить деревянные и поливать их льдом в России была давно, но чтоб такое… Иностранцев аттракцион так потряс, что в честь этих петровских шуточек подобное стали звать «русскими горками». И когда американцы создали свое, но уже куда как позже и потому из железа с рельсами и вагонетками вместо льда и санок, то назвали адреналинодавительный аттракцион именно «русскими горками». А наши, начав строить такое у себя, естественно окрестили «американскими горками». Вот и разберись без пол-литры.
Екатерина II тоже устроила тут Катальную горку, но уже по-женски фешенебельно-уютную и не такую чудовищную. Правда, и на ней разгонялись до семидесяти километров в час, что в те времена было скоростью недостижимой для любого транспорта. Павильон-то нынче стоит, и вообще это дворец скорее, но вот катальный пандус и колоннады так и не воссоздали. Не говоря уж про систему летних горочек, где катались на специальных колясочках – уже не с такой дикой скоростью, как на санках, но все равно быстрее, чем лошадки возили. Жаль, теперь уже и не получится…
А вообще тут чуть было не построили Санкт-Петербург. Умные люди толковали, что именно тут самое место и для города, и для порта. И берег ярусами – не затопит. И не болото – грунт прочный. Но вот хотелось царю чтоб вместо улиц были каналы. Ну и не вышло каналов, накопали под руководством Меншикова жалкие канавы на Васькином острове, за что получил светлейший палкой по хребту…
Швартуемся. Теперь, когда у меня есть возможность глянуть вокруг, убеждаюсь, что стоящие в гавани корабли явно обитаемые. И народишко чем-то занимается, и белье сохнет – и женщин вижу. Точно как плавучие дома получаются. Сходни поднял – и, кроме прыгучих морфов, никто и не доберется. А против прыгучих вон отсюда видна пара пулеметных гнезд на верхотурах, да и публика в основном вооруженная. Опять же незаметно не шибко-то подберешься – пирсы из-за мелководья Финского залива далеконько от берега вынесены и просматриваются отлично. Еще когда купаться можно было в заливе, идешь-идешь – а все по колено. Теперь же польза.
