— Абсурд, — отмахнулся Славик. — Что за замок такой без фундамента? Его же любым тараном толкнуть слегка, как карточный домик развалится.
— Так и было, — хохотнул барон. — Стены королевской резиденции перестраивались четыре раза. Сначала их обрушили кочевники, потом время, а последний случай самый курьезный. Лет двести назад один кузнец напился и решил покататься на телеге в городской черте. Не справившись с управлением, он врезался в стену замка краем своего экипажа, на общую беду груженного стальными заготовками, чем повлек общий обвал стен и обрушение части смотрового флигеля. Кузнеца, конечно, вздернули на пеньковой старухе, но с тех пор любое передвижение по Белогорью происходит пешком, либо на носилках. Телеги, кареты и прочие экипажи в столице под строжайшим запретом. Исключения нет ни для кого.
— И для короля? — ехидно поинтересовался я. — Неужели Его Величество вынуждено передвигаться собственными ногами, в ту пору, когда все остальные его коллеги по цеху преспокойно рассекают по своим владениям в каретах, увешанных лентами и гербами?
— Не поверите, — улыбнулся Грецки, — но так оно и есть. Закон древний, самобытный, для отмены которого требуется не просто указ короля, а одобрение старшин гильдий и городских выбранных старейшин, а заручиться их стопроцентным согласием не получилось еще ни у одного правителя. Обязательно найдется десяток-другой бузотеров, имеющих мнение, отличное от большинства. Их уж и пороли, и каленым железом пытали, многих топить пробовали, но на выходе получили народное волнение и решили, от греха подальше, плюнуть на все это и не трогать древние свитки.
— Прямо как у нас, — улыбнулся я, глядя, как приближаются огромные городские ворота. — Видимость демократии, бесполезные и упрямые парламентарии и абсурдные законы.
Как и предвещал Грецки, повозку пришлось оставить у городских ворот. Суровый стражник раскланялся с бароном, кивнул в сторону гарцующих неподалеку конных, присланных с целью ограждения персон господ негоциантов от возможных неприятных инцидентов в пути, и, детально записав данные в толстую книгу в кожаном переплете, выдал нам оловянные бляхи.
— Эти бляхи, — пробасил страж, — следует носить на шее любому подданному Его Величества, решившему посетить столицу. Патруль, передвигающийся по улицам пешим порядком, имеет право потребовать от прохожего грамоту, свидетельствующую о его постоянном проживании, либо бляху приезжего гостя. Не найдя ничего похожего, начальник патруля, вне зависимости от желания самого нарушителя, его социального статуса и достатка, обязан препроводить его в управу, где он и останется до выяснения обстоятельств, цели пребывания в столице и личности, которую сможет подтвердить кто-то из знакомых задержанного, либо уважаемых граждан города. В любом другом случае, по истечении пятнадцати суток нарушитель выдворяется из города, а его приметы и подлинное имя, если его удалось установить, заносятся в черный список. Вход в город ему воспрещен навсегда. Понятно я излагаю, господин негоциант?
— Понятно, — улыбнулся я и, повесив бляху на шею, расписался в ведомости о получении. — Не думал, что так сурово.
— Мера вынужденная, — пожал плечами страж. — Лезут в столицу все кто ни попадя, как тараканы, а потом честному горожанину ни вина попить спокойно в трактире, ни работы достойной найти. Хочешь въезжать в город, плати десять серебряных. За десять золотых бляха, действующая ровно неделю, о чем свидетельствует чеканка. Желаешь продлить, еще десятка, ну и так далее, пока наконец не найдешь места в жизни или вконец не обнищаешь. Город у нас большой, шумный, неудачников не любит.
Я слушал хмурого и важного стража вполуха, снова и снова прокручивая в мозгу ситуацию, в которую невольно влип по чьему-то злому недоразумению. Некоторые вещи были очевидны даже для меня, человека не то чтобы умного, а способного сложить две двойки, в результате получив не три и не один, а именно четверку. Самым простым объяснением исчезновения Клары накануне столь значимого для представительства события, оно, родное, и являлось. Приезжий негоциант ускользнул из рук наемников, тем самым запустив вторую, страховочную стадию похищения, или, того хуже, физического устранения девушки, тем самым гарантированно отсекая Негоциантский дом Подольских от любых сделок в обозримом будущем и устранении его с рынка. С другой стороны, для того чтобы точно спланировать операцию, нанять и выставить лесных братьев и виртуозно обыграть пропажу наследницы, нужно было либо иметь весь объем информации, такой, как время прибытия и маршрут передвижения иномирных гостей, закрытой для большинства смертных. Ну или задействовать в каверзе две абсолютно независящие друг от друга команды. Единственное, что было ясно доподлинно, так это то, что уши всей истории торчали из столицы, разрешение на проживание в которой, исполненное в форме бляхи, в данный момент болталось у меня на шее.
От размышлений меня отвлек барон, появившийся на пороге караулки.
— Господа! Если все формальности закончены, то милости прошу на выход. Мы могли бы пройтись пешком, но нога господина Дмитрия и ваш багаж позволили усомниться в целесообразности пеших экскурсий. Я нанял носильщиков.
Я взглянул на Славика, который, сжимая в руках собственную бляху, выслушивал от стража последние инструкции, и, кивнув Ярошу, поспешил на свежий воздух. Маленькое, серое помещение с конторкой, крохотным окном и низкими потолками угнетало. Действительно, за городскими вратами нас поджидали носилки, своеобразные сиденья на шестах, с багажным отделением и козырьком, чтобы защищать седока от непогоды и палящего солнца. Рядом с ними скучало несколько плечистых парней, больше напоминающих меланхоличных таксистов около вокзала или аэропорта, готовых отвезти хоть к черту на рога, лишь бы в кармане клиента была звонкая монета. Бьюсь об заклад, наглости у них хватало запрашивать за свои услуги столько же, сколько и у наших извозчиков, а если брать в расчет то, что работа физическая, подчас травмоопасная и неудобная, то ведь могли зарядить и больше.
Все еще беспокоящей ноге сильно помогала трость, полученная в дар от плотника, интересная и изящная вещица, с которой не стыдно было бы показаться на приеме у самого короля. Тонкая резьба обвивала палку, спускаясь вниз ветвистой лозой. Можно было различить каждую веточку, каждый корешок или листик, исполненный на твердом дереве умелыми руками мастера. Сама кропотливость заслуживала немало уважения. Набалдашник на трости был в виде головы медведя. Мастер изобразил её детально и достоверно, заставив фигурку топорщить загривок и скалить клыки. Опираясь на трость, я захромал к носильщикам.
