Прямо перед ними стоял низкорослый мужичонка средних лет, чье тело прикрывали невнятные обноски, много лет назад, очевидно, являвшиеся добротной одеждой, а ныне выставляющие на всеобщее обозрение грязное худое тело несчастного. Руки казнимого были скручены за спиной. Четвертым участником балагана, по-другому я бы его не назвал, был полный, одутловатый горожанин в черной мантии и парике из пакли, держащий в руках свиток.
— Оглашаю приговор. — Зычный, хорошо поставленный голос разнесся над шумной толпой, заставив всех примолкнуть и устремить взгляды на судью. — В соответствии с уложением о наказаниях королевства, портной Дирек Аморис признается виновным в краже десяти штук сукна у честного гильдейского мануфактурщика почтенного Маруша Верски. Следствием доказано, что третьего дня стоящий перед вами Аморис принял для мастерской своего хозяина Верски подводу с редкой иноземной тканью, общим числом в сорок штук и стоимостью в четыре тысячи полновесных золотых. По утверждению обвиняемого, весь товар он сдал на склад. В ходе проверки выяснилось, что десять штук ценной ткани пропали, а гильдейский мастер понес убытки не только от пропажи материала, но и от сорванных заказов. Общая сумма убытка составила десять тысяч золотых монет! — Остановившись, судья посмотрел на замершую в нетерпении толпу, любуясь произведенным впечатлением.
Прищурившись, я внимательно осмотрел фигуру преступника. Тощий, почти прозрачный, с синяками под глазами, Дирек Аморис не походил на крупного злодея, способного провернуть столь отчаянную кражу под носом своего господина. Затравленный взгляд, плотно сжатые губы, дрожащие колени, вот что представлял собой в данный момент этот человек. Еще пять минут — и в обморок грохнется, не иначе.
Откашлявшись и расправив спину, судья продолжил зачитывание приговора:
— Сей мерзавец был последним, кто видел весь груз, о чем свидетельствует конвойный старшина, отгружавший ему ткань. Кладовщик же утверждает, что принимал все по описи, о чем свидетельствует книга приема и расписка, спрятанная в матрасе преступника. Сам же преступник утверждает, что ткань не крал, а расписку не получал. Итак, почтенные граждане достойного города! Ввиду того, что вины своей Дирек Аморис признавать не хочет, а ход следствия осложнял лживыми заявлениями, ввиду собранных улик, доказывающих вину подсудимого, как-то: спрятанная расписка кладовщика и лоскут материи из пропавшей партии, найденный в его доме, а также общий ущерб, принесенный кладовщику, мастеру и городской казне, недополучившей пошлину за предполагаемые сделки, ставящий данное преступление в ранг особых, приговаривается он к смерти через повешение. Впрочем, если кто-то из присутствующей здесь почтенной публики готов выплатить материальную компенсацию в размере трети от нанесенного ущерба, тем самым получив в распоряжение душу и тело сего преступника, воля ваша.
— Опустите, — кивнул я парням, и те плавно поставили носилки на мостовую. Выбравшись из кресла, я направился в сторону помоста.
— Ты куда? — охнул Славик, наблюдая, как я захромал в центр площади.
— Сейчас, — отмахнувшись, я протолкался к эпицентру и встал у края помоста, опершись на медвежью голову. — Господин судья?!
Толстяк в парике и черной хламиде, уже занесший было руку для замаха, — мол, вздергивайте его, парни, — замер в нелепой позе.
— Господин судья, — улыбнулся я. — Я желаю внести компенсацию за этого человека.
— Представьтесь, — опешил законник.
Подобного хода развития событий он явно не ожидал. Обычно все казни происходили по одной и той же годами отточенной схеме. Схваченный на горячем, либо по результатам расследования, после оглашения приговора просто вздергивался и, болтая ногами в последних предсмертных судорогах, хрустел шейными позвонками. Смерть от повешения была некрасивая и потому назидательная, призванная показать толпе праздных зевак, что бывает с теми, кто идет против буквы закона. В судьбы и характеры подсудимых и казненных судья-глашатай никогда не вмешивался, рутинно и монотонно, день за днем, если позволяло количество заключенных в остроге, читая сухие, официальные строчки, и потом давал команду стражам подвести приговоренного к виселице и надеть на шею петлю. Был в этой компании и пятый, а точнее пятые — два брата близнеца, работающие заплечных дел мастерами. Люди они были уважаемые, но и презренные в то же время, и как попали на эту работу, сами затруднялись сказать. Один из них казнил мечом, другой дергал за перекладину, удерживающую воротца под ногами несчастного. Иногда братья менялись местами, но поскольку работали в традиционных для профессии красных капюшонах, полностью закрывающих лицо, да и от природы схожи были как две капли воды, определить, кто из них стоит сейчас позади помоста и держится за рычаг, сказать было очень сложно.
Все взоры устремились на меня. Выражение лица палача, чей пристальный взгляд буравил меня сквозь тонкие прорези для глаз, угадать было невозможно. Толстяк в парике опешил, подспудно чувствуя, что что-то в этой жизни пошло не так, а рослые стражи поглядывали с интересом.
— Глава Негоциантского дома Подольских, Дмитрий, — раскланялся я.
Толпа на площади всколыхнулась. Кто-то с задних рядов засвистел в два пальца, по-молодецки громко и не щадя барабанные перепонки соседей. Кто-то охнул, а одна дама, взвизгнув, попыталась упасть в обморок, и навернулась бы на мостовую, пребольно ударившись головой, если бы не крепкие руки её соседа.
Вот что значит эффектное и неожиданное появление. Фамилию старика здесь явно знали. Еще бы, иномирные торговцы, везущие в столицу различные диковинки.
— Кто может подтвердить вашу личность? — нашелся судья.
— Барон Грецки вполне компетентен, чтобы подтвердить, кто я и зачем сюда прибыл.
— Но его, как я вижу, нет с вами?
— Правильно, — улыбнулся я. — Прикажете послать?
Лицо толстяка почти мгновенно из багрового превратилось в серое. Знали тут почетного пехотного полковника, и, видимо, не с лучшей стороны.
— Нет, что вы, — залепетал судья. — Что угодно господину негоцианту?
— Его мне угодно, — хмыкнул я и ткнул пальцем в направлении уже простившегося с жизнью Дирека Амориса. — Обвинения кажутся мне надуманными, доказательства сфальсифицированными, но, не являясь судьей или членом следственного комитета почтенной городской стражи, рассуждать об этом не берусь, а хочу заплатить компенсацию за сего мастерового.
Пробившийся сквозь толпу Зимин встал у меня за спиной.
— Что ты творишь? — раздался злой шепот в затылок. — У нас же ни денег, ни веса, да и потом далеко не факт, что этот мазурик не слямзил эти антикварные портянки. Кстати, треть, это три тысячи триста тридцать три золотых монеты. Ровно на три тысячи триста тридцать три монеты больше, чем есть у нас в карманах на данный момент.
