— Я потом похудел. Это от таблеток было, - объяснил Чен.
Он тоже посмотрел на Ивик, и на мгновение девочка задохнулась, увидев глаза Чена. У него, оказывается, очень красивые глаза. Большие, серые, в темных ресницах. Скеро бы, наверное, сказала "как у девчонки", но Скеро просто дура. И взгляд у него такой, как будто он все-все понимает. Ивик поспешно отвернулась.
Вдруг ей пришло в голову, что Чен - все-таки мальчик. Конечно, он не такой… не такой, как Верт или Марро. Или, допустим, Дэйм. Не "настоящий мужчина". Но все равно он ведь мальчик. И они похожи во многом. И могли бы, наверное, дружить… Ивик слегка покраснела. Только он ведь никогда не скажет ей "давай дружить". И записочку не напишет, как вот Ашен пишут некоторые. Потому что она - некрасивая. И не настоящая женщина. И никому она не нужна… А ну их, эти мысли… Ивик сказала.
— - Я тоже болела много, и не думала, что меня возьмут в квенсен. Я очень удивилась.
— Я тоже, - признался Чен, - но говорят, берут тех, кто что-нибудь сочиняет. Я сочинял стихи. Дурацкие, конечно… Я и не думал, что из-за такого возьмут в квенсен. Это из-за Медианы. Понимаешь, на Тверди мы все плохие бойцы. На Тверди вон гэйн-вэлар. А мы должны в Медиане… А там фантазия нужна.
— А ты обрадовался, когда тебя взяли в квенсен?
— Я-то? Конечно.
— Я тоже обрадовалась, - сказала Ивик. Чен споткнулся, схватился за ее плечо.
— Ты устал? Давай посидим немножко.
— Давай, - согласился Чен. Они уселись на камень, заросший белесым мхом. Лес тихо шумел. Голосов больше не было слышно, только тихий шорох ветра в верхушках елей. Покой, так хорошо знакомый Ивик по родным лесам, снова сладко обволакивал сердце. Внезапно протяжный, душу раздирающий звук, похожий на полет фугаса, раздался в лесу. Ивик невольно схватилась за кобуру.
— Это вайш, - засмеялся Чен, - ты не знаешь, что ли? Вайш, птица такая. Не бойся.
— Тьфу ты, - пробормотала Ивик.
Тот же протяжный таинственный голос мелко закудахтал: у-ху.. у-ху…
— Вайш, он гадает. Вайш, скажи, сколько лет я проживу? - спросил Чен. Птица внезапно замолчала.
— Глупости, - сказала Ивик.
— Конечно, глупости, - согласился Чен, - в прошлом году как-то накудахтал мне восемьдесят шесть лет. Ну - пошли дальше?
Бунт.
Кто здесь есть, богатый, ответь,
Как серебро превращают в медь,
Как выворачивают нутро по дороге в рай
Как добро превращают в плеть.
Как наутро легко смотреть
На то, как изящно танцует смерть
На горящей дороге, ведущей в рай,
И даже пытается что-то петь…
О. Арефьева. "Дорога в рай"
Музыка прекратилась. В этот момент Дана с удивлением поняла, что у нее устали руки.
Положила скрипку и смычок на мох, встряхнула кистями, тонкими длинными пальцами.
Пока играешь, не помнишь ничего. Дана импровизировала что-то. Это было похоже на сон. Так во сне бывает - что-то видишь, а что именно, неизвестно, остается лишь впечатление, настроение. Вот так же однажды в детстве она играла и внезапно очутилась в неизвестном месте… с серым небом, камнями, плоской, безжизненной поверхностью. Она очень испугалась тогда. Но ей уже было лет семь, и про Медиану она знала. И смогла как-то вернуться.
Потом, на Комиссии говорили, что у нее очень высокое сродство к Медиане. Уникальное. Таких, как она - один человек на миллион.
Дана взглянула на келлог на руке, экранчик показывал время. В общем-то, ничего удивительного, что устали руки, она без передышки уже полчаса играет. Без единой паузы. И надо идти домой, обедать. Моника будет ждать. Дана вдруг вспомнила, о чем она играла. О чем думала, играя.
Думала она про скалу и про море. И это было очень тяжело, она опять дошла до самой высокой точки отчаяния, понимания, что так уже не будет НИКОГДА. Слово никогда в ее жизнь вошло, когда ей было восемь. До того Дана вообще не думала о смерти.
Девочка положила скрипку в футляр, выбралась на тропинку.
Играть дома у Ильша и Моники много нельзя. У них соседи - там с одной стороны старушка, с другой грудной ребенок и еще двое малышей бывают на выходных. Они столько музыки не выдержат. Тем более, когда Дана упражняется. Ей-то не надоедает пилить одно и то же хоть час. Пилишь, пилишь, повторяешь, пока не станет гладко, пока пальцы не запомнят все точно, а в голове в это время скользит что-нибудь - бездумное, легкое состояние, словами не передать. Дана вообще редко думала словами.
Но наверное, слушать это не очень приятно. Дана ходила играть в лес. Здесь она никому не мешала. И ей, что тоже немаловажно, никто не мешал и не лез под руку.
Дана пробиралась по лесной тропинке, бесшумно, издали ее невозможно было и разглядеть, в лес Дана всегда надевала форму, причем полевую, потому что удобнее, и Дефф на поясе. Мало ли что? Тут и лиганы бывают, и гигантские змеи, и курты - они безобидные, но у них бывает бешенство. Детей в лес одних и не отпускали. Дану отпускали с оружием.
Она вышла на проселочную дорогу. Музыкальное состояние вновь овладело ею - когда нет ни единой оформленной мысли в голове, лишь бродит то, что нельзя выразить словами. Одновременно Дана видела внутренним взором множество вещей. Ивик - недавно получила от нее письмо, соскучилась, скорее бы опять встретиться. Квенсен - и по квенсену уже соскучилась немного, хотя половину каникул там и прожила. А потом пригласили друзья отца погостить у них. Дэйма. Дана часто о нем думала. Не словами. Она не знала, как относится к нему. Дэйм просто БЫЛ. У него были очень крепкие руки, крупные ладони, и глаза, блестящие и черные. Он смущался сильно, когда оказывался рядом с ней. Еще он был братом Ашен, и по Ашен она тоже соскучилась. И еще Дана вспомнила то, что было в музыке. Скалу и море.
Обидно, что об отце так мало помнится. Вот как его не стало - это Дана помнила очень хорошо. Моника пришла за ней утром и увела к себе. Дана у нее играла. Потом Моника сказала: "Данни, твой папа уехал". Она плакала, не могла понять - куда уехал? Почему ничего ей не сказал? Потом ей объяснили, что папа умер, что его нет. Не будет больше. Дана еще не могла понять, если он умер, то почему его не хоронят? Похороны бывают с музыкой, торжественные, все идут на кладбище, священник служит над могилой. Потом уже ей кто-то объяснил… во дворе. Дана сначала не поверила, побежала к Монике, но та подтвердила. Да, это страшное слово - правда. Папа не просто умер. "Понимаешь, девочка, - сказала Моника, - в жизни случаются страшные вещи. Случаются ошибки". Она считала, что это ошибка. Кто-то по ошибке решил, что папа - враг Дейтроса. Поэтому его посадили в тюрьму, а потом, там уже, убили. Расстреляли. Дана никогда не произносила мысленно этого слова, оно было ей омерзительно, как скрежет железа о стекло.
