— Давай я немного нюхну до разговора с ними, чтобы поршни заходили, понимаешь?
Рутберг глянул на Бенетона сквозь дым, затем взял бочонок и провел им по столу, оставив тонкую дорожку белого порошка.
— Нюхай давай и сразу за телефон.
Бенетон нагнулся над столом, вдохнул дорожку и, распрямившись, какое-то время промаргивал выступившие слезы.
— О-о… — вырвалось у него, когда наркотик подействовал. — Теперь я готов поджарить их задницы на расстоянии.
Неожиданно из-под рыбной шелухи и смятых стаканчиков раздался голос постового, который дежурил внизу у дверного глазка.
— Босс, тут Эрик и Карась прибыли…
— Пусть заходят, — сказал Рутберг, но тут вспомнил, что на прием селектор работает от кнопки, сбросил мусор на пол и, нажав ее, повторил:
— Пусть заходят!
— Да, босс, запускаю.
Вскоре Эрик и Карась поднялись по лестнице и ввалились в кабинет Рутберга. Их глаза забегали по столу и остановились на бочонке с порошком.
— Але, Рикардо? Привет, это Бен… — послышалось из смежного помещения, называвшегося теперь приемной.
— Ну, чего вы там встали? Садитесь, рассказывайте, чего узнали. И почему не звонили? Я вас целый час вызванивал, и никакого результата. Что за дела?
— У меня в телефоне крона потекла, вот! — сказал Карась, предъявляя сожженный электролитом аппарат. — Я теперь этот магазин заставлю каждый месяц новый выдавать, ур-роды, мля!
— А ты, Эрик, что придумал, чтобы отмазаться от работы?
— Да ничего я не отмазываюсь, Чик. Я свою трубу, короче, потерял сегодня. Напрочь.
— Расскажи, как ты ее потерял! — тотчас вмешался Карась, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
— Да ничего особенного, в деревенский сортир она упала. И, типа, утонула.
— А где ты нашел деревенский сортир?
— Мы с Карасем по четвертому шоссе мотались, ребят расставляли. Там и был сортир, на обочине возле шиномонтажа.
Видно было, что Эрику неприятен это разговор, в то время Карась веселился вовсю.
— Что по делу? — спросил Рутберг, размышляя, что лучше — подняться и дать Карасю в морду или швырнуть в него пепельницей.
— А по делу Пацак с Синим не выходят на связь, и на месте, куда их ставили, никого нету. Ни машины, ни следов, ни гильз. Ничего.
— Да, Чик, мы даже обочины просмотрели, — посерьезнел Карась. — По километру в каждую сторону — пусто.
Рутберг кивнул, задумчиво сунул окурок в пивную банку и послушал, как тот зашипел.
— Где вы их оставляли?
— А вот где поля начинаются, там они на дороге-дублере и стояли, чтобы, как ты говорил, обложить этого старикана.
— Какие могут быть варианты, кроме того, что их грохнули?
— Забухали, — пожав плечами, предположил Карась и посмотрел на Эрика. Тот повторил жест напарника и тоже сказал:
— Забухали или вмазались. Синий на халяву очень вмазаться любит, никогда не отказывается.
Рутберг помолчал, прислушиваясь к невнятному бормотанию Бенетона. Похоже, он насыпал ему слишком длинную дорожку.
— Значит, так, сейчас летите в город, берете телефоны, отзваниваетесь мне и мухой на ферму этого старикана. Если нужно, возьмите с улицы еще десять человек и пару машин из тупика, они там все заправленные — я проверял. Сегодня же я должен знать, прибыл Юргенсон на ферму или нет. Без этой информации не возвращайтесь. Если все поняли — валите, ваши рожи начинают меня раздражать.
Подчиненные поднялись и торопливо вышли, а Рутберг раздраженно закурил следующую сигарету и прислушался к тому, что говорит Бенетон.
— Я буду убивать тебя медленно, врубаешься, чувак? Чтобы ты понял, как ты был неправ, воруя деньги у Чика. Чик, он добрый, он где-то даже отзывчивый, но Бен другой, Бен совсем другой…
Рутберг сокрушенно покачал головой, затем взял бочонок с порошком и убрал в ящик. Посидел несколько секунд, о чем-то раздумывая, вытащил бочонок, насыпал небольшую дорожку и, втянув ее носом, убрал бочонок в стол.
— Так, теперь все становится на свои места, — сказал он и снова затянулся сигаретой. Потом отмахнулся от какой-то мошки, но, снова обратив на нее внимание, вдруг закричал:
— Бен, а откуда у нас ореховая мошка?! Почему по кабинету снова летают ореховые мошки, мы же с этой дрянью завязали?!
— Никуда не уходи, дружок, я сейчас вернусь… — проговорил Бенетон и вышел к Рутбергу.
— Бен, я думал, мне показалось, но эти мошки реально летают — они тут повсюду…
И Рутберг обвел сигаретой пространство вокруг себя.
— Ты хочешь, чтобы я их перестрелял, что ли?
— Нет, я хочу знать, мы прекратили смешивать дрянь в подвале или нет? Ты говорил, что прекратили, а значит, ореха там нет, нет ореха, не должно быть и этих долбаных мошек, Бен!
— Они не кусаются, Чик.
— Да мне по барабану, кусаются они или в покер играют! Мы смешиваем дрянь в подвале или нет, Бен!?
— Слушай, Чик, ты чего разорался? Ты нюхнул, что ли? Ты не выдержал и вмазался? — тоже начал заводиться Бен, размахивая руками так, что рядом с ним поднимался ветер.
— Да, я немного вмазался, потому что с вами, придурками, невозможно вести дела! Одни роняют телефоны в деревенский сортир, другие вообще исчезают, а я задаю один простой вопрос — Бен, в нашем подвале, на обоих его этажах по-прежнему смешивают эту дурь, которую мы смешивали предыдущие семь лет?
— Я… я не понял, Чик, ты хочешь получить отчет за каждый год, что ли? — с недоумением спросил Бенетон.
Рутберг задумался. С одной стороны, доза порошка помогла ему видеть перспективу, понять, что почем и что делать дальше, но сейчас он потерял нить разговора.
— Бен, я тебе сказал, что мы больше не смешиваем и не фасуем эту дрянь. Говорил?
— Да, чувак, что-то такое ты мне определенно говорил, — согласился Бенетон и сел в кресло, потому что его стало подташнивать.
— Ну что теперь? В нашем подвале пусто?
— Откуда пусто-то? Там работает сорок три человека. Как всегда.
— Выгони этих баб, а потом выброси в море мешки с дерьмом. Я больше не хочу в своем кабинете видеть каких-то ореховых мошек! Я состоятельный человек, я могу хотеть этого!
— Ты в корне не прав, чувак, эта смесь приносит нам в месяц по пятнадцать тысяч ливров.
— А игровые точки — сто восемьдесят тысяч ливров в месяц! И геморроя с ними куда меньше! Не нужно бегать по городу, развозить дурь распространителям, откупаться от каждого проходящего мимо копа. Ничего этого не нужно! Люди сами приходят в казино и дают тебе живое бабло в руки!
— Ты в корне не прав, чувак. Все эти люди, они с нами, понимаешь? Они такие же, как мы, — ты и я, понимаешь? Мы все на этой планете… Чувак, мы же все здесь заодно, понимаешь?
