Непонятных огоньков было не больше дюжины. Они располагались, вытянувшись в одну линию. Тусклые. Холодные. И далекие.
– Они сигналят? – почему-то вдруг предположил Савельев.
– Вряд ли. С такого расстояния нас, скорее всего, не видно.
В этот момент источники света пришли в движение и плавно стали подниматься вверх, как стайка спугнутых светлячков.
– Что за черт, – Тарас недоуменно смотрел, как огоньки кружат друг вокруг друга, а иногда замыкаясь в кольцо, прихотливо вращаются, словно в хороводе.
– Шаровые молнии?
– Это мне ты говоришь? Какая, к лешему, гроза, если на небе ни облачка?
– Тогда что это такое? – понизив голос, проговорил Савельев.
– Не знаю… Но чем бы оно ни было, это точно не люди.
Моряки некоторое время стояли и смотрели на танец неведомых светлячков. Неожиданно, еще немного покружившись, они один за другим плавно погасли. Далекий берег снова окутала тьма.
– Ну не галлюцинации же это, – растерянно пробормотал Савельев. – Не обман зрения…
– Нет. Но что это на самом деле, мы никогда не узнаем, – опустил бинокль на грудь Тарас. – Да и проверять, если честно, не хочется. Ладно. Ты закончил? Пора укладываться. Нам еще плыть и плыть.
– Да, пошли, – согласился Савельев, бросив последний взгляд на кутавшийся в ночь Шетландский архипелаг.
«Грозный» входил в Северное море. На вахту заступила ночная смена.
* * *
Когда в дверь церквушки постучали, отец Амвросий и двадцатилетний Мигель только закончили утренние молитвы и собирались чаевничать.
В небольшое полутемное помещение дохнуло холодом.
– Эй, ну вы где! – с порога прокричал раскрасневшийся на морозе Макмиллан, на капюшон куртки которого была нахлобучена неизменная ковбойская шляпа. – Вас только ждем.
– Идем-идем, – поднимаясь со стула, проворчал Амвросий и потянулся за висевшей в приделе курткой. – Чаю попить не дадут.
– Да никуда не денется ваш чай. Давайте! Все уже собрались! – выпалив все на одном дыхании, американец скрылся за дверью.
– Мальчишка, детство в одном месте заиграло, – усмехнулся в бороду батюшка.
На Южном полюсе царило лето, и полярники, решившие встряхнуться от круглосуточного просиживания штанов в своих блоках, как в консервных банках, решили устроить себе излюбленную в этих краях забаву. А именно – футбольный матч между командами соседних станций.
Ближе всех, буквально под боком, сидели бельгийцы, – и именно с ними-то в результате жеребьевки следовало провести дружеский матч.
Сначала участники матча хотели сделать футбольным арбитром отца Амвросия, как человека духовного и, соответственно, не падкого к соблазну судить только в одни ворота. Бельгийцы, вроде бы, против такого расклада ничего не имели. Но вот только сам отец Амвросий наотрез отказался, как его ни уговаривали.
После долгих препирательств и споров, в которых каждая сторона пыталась пропихнуть своего судью, методом простого жребия арбитром матча пришлось стать Льву Николаевичу Дубкову, начальнику станции «Новолазаревская». Это вызвало бурю возмущения с бельгийской стороны. Ведь всем был известен азарт Дубкова, если дело касалось футбола. Все прекрасно помнили лето две тысячи двенадцатого, когда он, небритый и злой, притащил на бельгийскую станцию ящик «контрабандного» виски, чем нанес существенный удар запасам «Новолазаревской». Новолазаревцы, конечно, высказали недовольство, но отнеслись даже с неким пониманием – спор есть спор. Ведь накануне Лев Николаевич поспорил с бельгийским начальником станции, что сборная России выйдет из группы. Однако итоговый результат игры с Грецией, 1–0 не в пользу россиян, явственно говорил о том, что с дядей Джеком по фамилии Дэниэлс придется расстаться.
После этого Дубков еще пару месяцев ходил хмурый и постоянно рифмовал слово «валлоны» со всем известными резиновыми изделиями.
Сейчас же злорадная ухмылка Дубкова не сулила бельгийцам ничего хорошего. Вероятно, в этот момент он им напоминал повара, который с огромным ножом склонился над беззащитной брюссельской капустой.
Однако к чести Льва Николаевича, как показали дальнейшие события, опасения бельгийцев были напрасны.
Мячи имелись на каждой базе. Очистили грейдером площадку, утрамбовали снег, построили импровизированные ворота из пустых топливных бочек и по свистку судьи ринулись в бой.
Вратарем русских был чернокожий здоровяк Зэф Мичиган, механик. У противников – длинный как жердь метеоролог Эркюль Брессон. В том, что его поставили на ворота, бельгийцы пожалели практически сразу, как только Макмиллан, а потом и немец-биолог Ганс Крюгер засадили ему по два гола каждый почти в упор.
Но бельгийцы тут же ответили дублем вертолетчика Алекса Фрая, который, как поговаривали, даже подавал в юности определенные футбольные надежды.
Русские вышли на поле в свитерах и ушанках под звуки еще советского гимна. Бельгийцы же в патриотическом порыве нашили на свои свитера национальные флаги.
Колоритный вратарь Ложкин, суровый сибирский мужик, в свою очередь, активно занимался подрывной деятельностью, угощая каждого из соперников, кто оказывался поблизости от его ворот, пластиковым стаканчиком с самогонкой. Впрочем, бельгийским нападающим дважды предлагать не приходилось.
Импровизированные трибуны ревели и хлопали от восторга, наблюдая, как Макмиллан после каждого удачного паса ловко изображает танцы девушек из группы поддержки.
Это был даже не футбольный матч, а какое-то шоу с изначально известным финалом. Это была разрядка, и уставшие от работы полярники веселились, как могли.
Страсти кипели нешуточные. Соперники толкались, валили друг друга в снег, беззастенчиво хватали друг друга за руки и за ноги.
На поле творились настоящие футбольные «качели». Вперед выходила то одна команда, то другая.
Больше же всех отличился тот, от кого этого меньше всего ждали.
Отец Амвросий, сунув пальцы в рот, издал такой свист, что сам Соловей-Разбойник от осознания собственной некомпетентности пришел бы к былинным богатырям с повинной. Тут же ловко слепив снежок, он несильно, но метко запустил его в голову зазевавшегося де Йонга – плеймейкера соперников. Бельгиец с недоумением посмотрел на неожиданного снежкометателя, но тот лишь сделал максимально благообразный вид, скрестил руки на груди и уставился на небо, словно происходящее на поле его нисколечко не интересовало. Впрочем, и этого неугомонному в этот день батюшке показалось мало. Вновь оглушив соседей свистом, он во все горло заорал: