— Не представляю… И что, ты их… те, его часы… действительно продала?
— Нет.
— Почему?
— Потому что это были поддельные часы. И те и другие. За них и десять терро было не выручить.
— И «Амдерма»?
— Да. И «Эврика». Это были реплики. Дешевые. Сделанные в Атлантической Директории, в подпольных мастерских. Так мне сказали в центре обслуживания дорогих часов на Остоженке… Возле дома нашей классной, помнишь?
— Хм… Вот это да! — Растов даже побледнел от услышанного.
— Вот именно, что «да».
— Может, он был беден, этот твой Сергеевич? Ну, на самом деле? — предположил Растов.
— Беден? Это исключено… Просто поверь, — всхлипнула Нина и сделала последний глоток из бокала с «мухоморовкой», трубочка уже давно валялась на полу.
— Может быть, он был просто патологически жаден? Я когда-то читал, что сверхжадность — это своего рода болезнь… Что ее некоторые люди не контролируют.
— Наверное, он ею и болел. Хотя на его бывших жен, детей, любовниц и прислугу эта болезнь, если верить его рассказам, отчего-то не распространялась… Всю свою жадность он запасал для меня.
— Тогда в чем причина такой нелепой патологии?
— Ты знаешь, Костя, мне теперь кажется, он меня просто не воспринимал как человека из плоти и крови… Вообще не воспринимал как реального человека, которому можно что-то подарить, чем-то помочь. Я для него была только голосом в телефонной трубке. В крайнем случае, красивой бабой из знаменитой семьи, связью с которой можно похвастаться знакомым мужикам на закрытой пьянке… Я была просто дуплом, куда можно часами рассказывать, как его дочь разбила очередную супермашину, которую он ей подарил, тем самым вымаливая себе крохи ее внимания и любви. Как его сыновья полетели на Клару и там напились и начали буянить, бросаться на прохожих, в общем, их забрали в кутузку… Я была не столько его замужней возлюбленной, сколько бесплатным психоаналитиком и безотказной палкой-выручалкой — «посоветуй», «пожалей», «рассуди».
— Ну, может, это и неплохо — быть психоаналитиком! Почетно даже!
— Может, и почетно. Но только за двухлетнее лечение у психоаналитика Иван Сергеевич не того… не заплатил, — Нина сглотнула комок ледяной боли.
— Слушай, но за что-то же ты его, такого, все-таки любила? — утешительно лаская взглядом съежившуюся от воспоминаний Нину, отважился спросить Растов.
— Ты знаешь, я его любила так самоотверженно и глубоко, что даже не могу тебе сказать, за что именно. Чувство сияло так ослепительно, что детали становились неразличимы, их не хотелось различать, по крайней мере, пока я не сомневалась во взаимности. А может быть, я любила не Ивана Сергеевича, а того человека, которым он мог бы быть… Того, каким он мог бы стать, если бы прекратил выпивать по бутылке кубинского рома в день, сказал твердое «нет» корейским психостимуляторам и посетил десяток сеансов экзорцизма на Валааме. В общем, я, похоже, любила того идеального мужчину, образ которого я старательно складывала из нравящихся мне в нем качеств, взятых по отдельности («эрудированный», «опытный», «остроумный», «человек из визора») в своем внутреннем мире… Его-то, а не реального Ивана Сергеевича, пьяницу, враля и малосильное блудилище, я и любила по-настоящему… Говорят, так сильно любят только раз в жизни.
— Глупости все это, насчет «раз в жизни», — недовольно заметил Растов. — Однажды, в десятом классе, я едва не покончил жизнь самоубийством из-за одноклассницы по имени Ева. А сегодня я даже не могу вспомнить точно, у нее фамилия была Лившиц или Левина.
Чтобы развлечь явственно погрустневшую от своих «мухоморных» откровений Нину, Растов рассказал ей о том, как давным-давно в Мончегорске учил детей орудовать саблей и рапирой.
Амурные дела, войны и страсти роковые, и девочки падают в обморок на трибунах, когда на дорожке сходятся мальчики, в которых они влюблены… Пиво по пятницам, пикник на берегу озера Имандра по субботам, бассейн по воскресеньям, и на 23 февраля благодарные родители с нелепыми подарками, иногда престранными — то в виде кадушки для квашения капусты, то в виде напольного коврика с фривольной надписью «Как спалось, милый?».
— Дети всегда хотят фехтовать, как в фильмах. А я им всем по сто раз объяснял, что в фильмах не фехтуют. В фильмах — танцуют с оружием. Это совершенно другой жанр. И что надо фехтовать не «как в фильмах», а «как на соревнованиях». И, я тебе скажу, дети совершенно не хотят в это верить! В то, что любитель против профессионала не выстоит и минуты, особенно же — любитель, который учился «фехтовать, как в фильмах». Не укладывалось это в их стриженых головках, забитых красивыми киношными ракурсами!
— Надо же! Если честно, хотя я взрослая, мне тоже поверить в это нелегко. Ведь в картинах всегда так красиво дерутся! Сшибаются! Противостоят! А на соревнованиях шурх-шурх-шурх, все так быстро решается, и совершенно не зрелищно. Напоминает безлюбовный репродуктивный секс.
— Может, и не зрелищно. Зато эффективно. Р-раз — и нету человека… В смысле — любителя. — Растов недобро усмехнулся.
А потом они выпили еще. И опять заговорили «о личном». Но на сей раз — о личном в Новогеоргиевске.
Глаза Нины вновь заблестели. Но теперь — блеском естествоиспытательницы.
— А вот недавно за мной начал ухаживать прапорщик Хрумкин, такой представительный… Я, воспользовавшись служебным положением, глянула его личное дело. Окончил восемь классов, потом работал помощником техника на каком-то космодроме, далее — срочная служба, за ней — сверхсрочная. Старше меня на четыре с половиной года… В общем, ухаживает.
— А ты?
— А я… посылаю его на йух.
— Почему это, интересно? — сочась сарказмом, спросил Константин, известие о прапорщике неожиданно больно задело его, ведь, в отличие от со всех сторон ненормального и даже зловещего Ивана Сергеевича, Хрумкин имел место в настоящем, а не в прошлом. — Конечно, прапорщик и военюрист — это попахивает мезальянсом. Но не таким вызывающим, как многие другие мезальянсы, о которых мне известно.
Нина остановилась. Взглянула на свою тарелку с остатками яблочного пирога этак рассеяно. И, глядя куда-то под стол, на острые носки своих модельных туфель на каблучке-копытце, выпалила:
— Не могу я, Костя! Не могу с замдиректора Фармакологии и Медицинской Техники Российской Директории, а именно такую должность занимал Иван Сергеевич, на прапорщика, пусть даже тысячу раз хорошего человека, переключиться! Не получается у меня! Вот и выходит странная штука: приехала сюда, чтобы подлечиться от снобизма. А получилось — в своей болезни закоренела. — Нина опрокинула рюмку ликера, поставленную перед ней предельно предупредительным пожилым официантом, и примолкла.
