Компьютер экзокостюма, по мнению Баркера, вероятно, к электронике никак не относился.
Александр улыбнулся такой избирательности, но спорить не стал. В конечном счете, ведущую роль в этой высадке играл не он.
Вопреки ожиданиям, на этот раз далеко идти не пришлось. Правда, сегодня они сели совсем близко к скалам. Кларк отошел от шаттла не больше чем на километр. Остановился, огляделся по сторонам, прошелся вдоль ближней скалы, поводив по ней зачем-то рукой, хотя сквозь перчатку вряд ли что-то можно было почувствовать.
Баркер тем не менее остался доволен, отошел на пару метров и принялся устанавливать бур. Прибор щелкнул ножками зацепов. Кларк выровнял конструкцию, завозился с кнопками предохранителей. Аппарат задрожал, вгрызаясь в породу. Под ногами завибрировало.
Звука слышно не было. Звукоизоляция у скафандра была идеальной, а внешние микрофоны Александр отключил, оставив только внутреннюю связь с шаттлом и Баркером.
— Что, ноги не трясутся? — мгновенно напомнил Кларк о своем существовании.
— Ты меня с юной институткой не перепутал? С какого перепуга у меня при виде мужика в железе должны ноги трястись.
Кларк весело рассмеялся. Бур вгрызался в грунт с упорством озверевшего кладоискателя.
— Как думаешь, найдем что-то неожиданное? — поинтересовался Александр.
— Скорее, ожиданное, — охотно отозвался Баркер. — Я же брал пробы сверху. Зачастую этого достаточно, чтобы судить о том, что под землей.
— Есть предположения?
— Скорее, уверенность процентов в девяносто.
— Тогда зачем мы тут время тратим?
— Чтобы догнать уверенность до знания.
— Хватит болтать, — вклинился в разговор капитан.
В голосе Богданова сквозило недовольство.
— Прошу не засорять эфир и пользоваться рабочими частотами.
— Принято, — за обоих ответил Баркер.
Какое-то время не было слышно ничего, только улавливалась вибрация. Александр глазел на голые скалы и откровенно скучал. Чужая безжизненная планета радостных эмоций не вызывала.
Время ползло. Ничего не происходило.
— Говорит капитан, — спустя минут десять снова ожил динамик. — Что у вас?
— Сверлим, — сказал Погребняк.
— Попал в твердый пласт. Пытаюсь забуриться. Контрольное время до выхода на нужный пласт и забора пробы — четверть часа.
— Принято, — отрезал Богданов. — До связи.
Снова возникла скучная тишина, а затем сухо, едва ощутимо щелкнуло в ухо. С таким звуком отключается внутренняя связь. Александр напрягся, чуя недоброе.
— Прием, — хрипло позвал он.
— Прием-прием, — отозвался Баркер насмешливо.
От сердца отлегло. Если с напарником связь есть, это уже хорошо.
— Что происходит? — спросил Александр.
— Ничего. Нарушаю инструкцию. Я их отключил. У нас связь сейчас только с тобой.
Погребняк снова почувствовал подступающее напряжение.
— Зачем?
— Поговорить хотел. Без свидетелей. Хорош болтать, у нас не так много времени. Если кэп выйдет на связь по графику, то осталось меньше десяти минут. А если ему припрет поговорить с нами раньше, то и того меньше. Наткнется на отсутствие связи, забьет тревогу. Сразу, конечно, к нам не ломанется, благо, мы на виду, но наладка связи будет приоритетной, так что у нас, в любом случае, не больше десяти минут.
— Хорошо, — ответил Погребняк, успокаиваясь. — Говори.
— Сейчас послушай, сделаешь потом, — заговорил Баркер. — Повернись к скале. Далее налево вдоль скалы шагов пятнадцать. Смотри на высоте плеча.
— Твоего плеча? Или моего? — уточнил Александр, оценивая взглядом экзокостюм Баркера, благодаря которому нос Погребняка был тому не выше груди.
— Моего. Только не торопись и не привлекай внимания. Капитан чуткий, реагирует на каждый чих. Я пока включу связь. Пройдешься туда-обратно. Потом поговорим. Я сам скажу, когда можно говорить.
Александр хотел сказать: «хорошо», — но услышал новый едва различимый щелчок и благоразумно заткнулся. Капитан на связь выйдет вовремя. Значит, на проходки и разговор осталось минут восемь. Но торопиться нельзя.
С чего вдруг Кларк решил поиграть в шпионов, было совершенно непонятно, но раз решил, значит, причины были.
Погребняк неторопливо переступил с ноги на ногу, потянулся. Словно разминаясь, неспешно пошел в сторону, считая одновременно шаги и уплывающие секунды.
На шестом шаге, не поворачивая головы, начал буравить взглядом скальную породу на уровне плеча Баркера, значит — практически у него перед глазами.
Седьмой шаг, восьмой…
Ничего не было. Может, не там смотрит?
На двенадцатой секунде и девятом шаге он развернулся, мысленно готовясь уже ко второму заходу, но не спуская глаз со скалы.
Шаг, второй…
Сердце заколотилось. То, о чем говорил Баркер, бросилось в глаза сразу. Он и не мог увидеть этого раньше. Ракурс был не тот. А с нового ракурса не заметить рисунок мог только слепой.
Картинка резко отличалась от тех, что они нашли позавчера. Если прошлые рисунки были примитивными и сложными одновременно, то новая пиктограмма была проста до безобразия.
Все также неторопливо Александр вернулся к Баркеру и остановился на прежнем месте в пол-оборота к шаттлу. Земля вибрировала под ногами, заставляя трястись поджилки.
Уже привычно тихо щелкнуло. И тут же заговорил Кларк.
— Видел?
— Да, — кивнул Александр.
— Знаешь, что это?
— Свастика. Один из древнейших графических символов. Известен со времен палеолита, позднее унаследован многими народами. Встречался в культурах Египта, Ирана, Индии, Китая, Армении, Грузии, России и прочих, включая культуру индейцев Майя. У большинства древних светлый символ. Олицетворял движение, жизнь, солнце, свет, удачу, благополучие. Само слово в основе имеет два санскритских корня «су» — добро и «асти» — жизнь. Использовался буддистами и джайнистами.
Александр быстро облизнул губы.
— Неплохо. А еще этой символикой пользовались немцы в первой половине двадцатого века. В тысяча девятьсот двадцатом году свастика была утверждена как символ национал-социалистической немецкой рабочей партии и символизировала борьбу за торжество арийской расы. С этим крестиком связана вторая мировая война, концентрационные лагеря, геноцид и еще куча всяких прелестей. Закрытый курс специальной истории. А вопрос тот же, что и в прошлый раз: откуда здесь эта дрянь, и кто ее нарисовал?
Александр слушал задумчиво. Услышанное было в новинку. История, как и любые другие знания, подавалась избирательно и дозировано. Доступ ко всему, что могло быть вредно или провокационно, не ограничивался, но интерес к такого рода знаниям последние лет сто усиленно размывался. Историку Баркеру было известно то, о чем Погребняк лишь смутно догадывался.
