Алексей Гравицкий - Четвертый Рейх

И все бы ничего… И все бы осталось простой рутиной… Если бы не этот чертов рисунок на чертовой скале! Хотя причем тут рисунок? Если бы не долбаный Погребняк с его подколками…

«…эта картинка в самом деле похожа на вашу подружку…» Кретин!

Игорь чувствовал, что его тоска по Катерине достигла апогея. Теперь любое воспоминание о любимой женщине причиняло почти физическую боль. Дальше некуда! Все! Край! Приехали! Богданов понимал, что теряет способность рассуждать, думать, работать! Космос, новая планета, другая звезда — все померкло, потускнело. Как же так вышло? Откуда эта страшная, сжирающая изнутри страсть? Ведь не было ничего такого, не было! Да, любил. Да, желал. Но не она же одна на свете! И на других девок засматривался. Ножки, попа… Идет, крутит, нет-нет, а обернешься, сглотнешь набежавшую слюну. На то и самец…

Но стоило Катерине уйти, все перевернулось в голове Игоря. Все стало с ног на голову. И вот уже на других смотреть тошно. И жизнь не в жизнь. И радость не в радость! Вон как Кадзусе скачет над показателями по микробиологии. Аж чуть не светится! И Погребняк ходит бодрячком. И Баркер что-то там про опорные станции вещает, мол, планета самое то. А уж когда образцы приволок, так чуть ли не звезду героя себе потребовал. Даже молчун Мацуме как-то просветлел лицом.

И только Богданову было тошно на себя в зеркало глядеть.

Противно.

И как некстати!

Понять себя Игорь не мог. Откуда в нем взялось это дикое, совершенно необузданное чувство? Из каких глубин подсознания? Ненужное, лишнее…

Ему страшно хотелось выпить. И не просто, а в слякоть, в пьяные сопли и грязь! Но этого делать было нельзя, да и что пить в полете? В какой-то момент Игорь поймал себя на смутном желании поплакаться кому-нибудь в жилетку. Теоретически на эту роль хорошо подходил Кадзусе. В конце концов, врач…

Богданов едва не отправился к нему, так сказать «на прием». Но в последний момент сдержался. Доктор что-то, видимо, уловил и даже подошел к Игорю перед отбоем. Спросил деликатно:

— Вы меня не искали, капитан?

Может быть, обратись он к Богданову как-то иначе, тот рассказал бы ему. И полегчало бы… Но это слово «капитан», оно остро напомнило Игорю о его собственном месте в экипаже.

И он ответил:

— Нет, Кадзусе. Вам показалось.

Японец ушел — едва заметно нахмурившись, словно размышляя о чем-то. А Богданов остался один на один с раздирающими его чувствами, сожалея, что не смог переступить через себя и выговориться.

В какой-то момент он понял, что так мучает его. Недосказанность! Они недоговорили с Катериной. Их развод вышел односторонним. Без приличествующих случаю скандалов, пьяных примирений, новых разрывов. Рана должна была отболеть! А она будто законсервировалась, закрылась и стала нарывать, отравлять весь остальной организм грязью и гноем. Катерина отправила ему сообщение в спину. Когда он не имел возможности даже ответить, даже сказать что-то в ответ! Это было подло! Это было нечестно! А эти две вещи всегда претили Игорю. Ему мучительно хотелось объясниться. Высказать все, что наболело. Но как? Как?!

И вдруг ему на ум пришла показавшаяся удачной идея…

Составив отчет, Игорь показал его экипажу. Это было предписано инструкцией, все данные, которые предоставлялись капитану специалистами, должны были пройти проверку у людей, которые за эту информацию несли ответственность. Кадзусе с видимым удовлетворением пробежался по микробиологии, Баркер обнаружил две маленькие неточности в своем же отчете. И только Погребняк принялся читать весь пакет!

Игорь почувствовал, как напрягаются скулы. Отступать было поздно.

— А это что?

Палец Александра уперся в строку «Примечания».

— А что там? — поинтересовался Кадзусе.

— Сообщение для СП «Ахтарск». Прошу передать частное сообщение… Катерина… Ты не должна принимать так близко к сердцу наше расставание. Прошу тебя… — Погребняк сморщился, будто лимон разжевал: — Что это за муть?

Кадзусе хмыкнул, кинул на Игоря косой взгляд и отвернулся.

Остальные молчали.

— Что это за муть, Богданов? — Погребняк впервые назвал Игоря по фамилии. Это прозвучало как ругательство. — Официальный отчет?

— Это частная просьба, — спокойно, чувствуя, как коченеет лицо, ответил Игорь. — Частная просьба руководству СП «Ахтарск».

— Ну еще бы! — Погребняк всплеснул руками. — Феклистыч, старый дурак, не выбросит эту бумажонку, как положено, а потащится искать эту… Эту…

— Ну-ну… — Богданов сделал шаг вперед.

Но между ними снова вклинился Баркер. Игорь почувствовал, как ему в грудь упирается крепкая, как камень, ладонь.

— Ребята… — начал Кларк, но Погребняк не дал ему закончить.

— А чего вы за него беспокоитесь? Вы что, не поняли ничего? Наш капитан решает свои личные проблемы за чужой счет. И не малый счет-то! Не догоняете? Он экспедицию в балаган решил превратить. В мыльную оперу! Мелодраму «Капитан и его возлюбленная или слова любви через десяток световых лет!» Что ни у кого не возникло вопросов?

— В моей части отчета все в порядке, — спокойно сказал Кадзусе.

— У меня тоже все хорошо, — отозвался Баркер, при этом глядя куда-то в сторону.

— Это все, что вас волнует? — сдавленным голосом спросил Погребняк. Игорь чувствовал, что специалисту по контактам нужно совсем немного, чтобы взорваться. — А то, что все это, — он потряс над головой распечаткой, — стоит невероятных денег, вас не волнует? Вы хотя бы себе представляете, сколько будет потрачено на то, чтобы просто расшифровать эти розовые сопли?!

Он уже кричал.

— Представляете, сколько людей будут сидеть и вычищать помехи? Сколько людей будет работать только над тем, что бы свести все пакеты в один? Сколько машинного и людского времени будет потрачено, на перевод? Они там, — Погребняк ткнул пальцем куда-то в небо, — они там ждут, что мы пришлем им информацию о планете, о полете, о космосе этом сраном! А тут, простите, что: «Катенька попробуй понять…» Вы в каком мире живете? Или кто-то хочет из своего кармана оплачивать любовные письма нашего капитана? А? Баркер, ты хочешь платить за капитана?

Кларк неожиданно посмотрел на Богданова и буркнул:

— Не знаю, как покажется остальным, но меня в отчете смутили только мои же опечатки.

— Меня тоже они смутили, — сказал Кадзусе и на всякий случай добавил: — А больше ничего.

Его брат молча смотрел в мониторы, а когда пауза стала невыносимой, пробормотал, опустив голову: