Долго рассказывала, пришлось мне еще по стопке «Арарата» брать. Слушал я, на ус мотал, а сам на часы поглядывал. Разговорчивая она, Марина, только не так здесь что-то…
Или, напротив, все как надо движется?
– Дело ясное, – киваю. – Зачем души по одной выманивать, когда можно всех скопом кровавым обрядом связать? И тратиться нет нужды, и без контракта обойтись получится. Выдумщик ваш Велиар!
– Не мой он! – заволновалась дивчина, ближе придвинулась. – Не хочу больше! Он ведь, Велиар, не просто души выманивает, он ногами по душам нашим топчется. Лена твоего Кольку любит, по-настоящему любит, вот Велиар и решил над ними власть свою показать. Мол, не отдашь ее – сгублю, на страх прочим… А ты меня, Ник, отсюда забери, понравился ты мне. Пригожусь я тебе, и всем вашим пригожусь!
Сладко говорит! И рукой, которая с браслетом, к моей ладони тянется.
Не отдернул. Жду, чего дальше будет. Тут и занавеска бамбуковая дернулась, что вход-выход прикрывала.
Здоровеньки булы!
Трое. Пиджаки кожаные, взгляды тяжелые. Вошли, оглянулись. Мол, что вы здесь делаете, добрые люди? И – прямо к нам. Встала дивчина Марина, на меня кивнула:
– Двоюродный брат Колькин. Сельский ковен, знак пчелы. Берите, ваш!
И мне улыбается:
– Говорила же, что пригожусь, Ник!
Встал и я. На хлопцев кожаных поглядел, затем на нее, затейницу. Усмехнулся в ответ.
– Это я тебе сейчас пригодился. А после, глядишь, и ты мне понадобишься. Тогда и сочтемся.
Кожаные дивчину в сторону отвели, пошептались. К столику шагнули.
– Ник ты или не Ник, пчела – не пчела… Велиар разберется! Сам пойдешь или под руки повести?
Пригляделся я. Справные они хлопцы, конечно, только и мы кое-что умеем. Сейчас показать – или погодить чуток?
А народишко кругом, даром что молодежь жипсовая, бравая, в дверь – шасть! Лишь бамбук зашуршал китайским голосом, из справочника товарища Мао. Ровно Святая Троица им, атеистам-сатанистам, во славе и мощи явилась – стриженная «под полубокс», с кулачищами пудовыми. Ну и ладно. По свободе и дышится легче.
Вдохнул я полной грудью.
Узел галстука подтянул, чтоб на удавленника больше смахивать.
– Вот что, – говорю. – Под ручку я с девками хожу, когда весной женихаюсь. А ваш девичник самое время по телику показывать. В передаче «Человек и закон». Обождите минутку. «Арарат» допью, и отчалим.
Главный кожан, у которого затылок складками, рот открыл: возразить. Не захотел, значит, чтоб двоюродный Колька свой коньячок, честно купленный, допил.
Ну и зря.
5
У них в «Гандэлыке» фирменное блюдо подавали: вареники. С мясом, с творогом, с картошкой и грибами. Мы в селе больше вишни любим, под чарку, но сейчас не до жиру: чем богаты, тем и лепим. Так что моргнул я в адрес кухни, слово шепнул правильное. Мой пращур Пацюк-запорожец, мир его буйному праху, самолично из гроба раз десять подымался – внуков-правнуков обучить. Оставит домовину, к хате шасть и топочет ночью.
Дети, мол, в школу собирайтесь, нетопырь пропел давно.
Короче, моргнул я, шепнул, на пол харкнул, а для верности глазом наискось повел. Со значением.
И дал залп из всех орудий.
Вареники славные на кухне уродились. Таким снарядом пасть заткнуть – раз плюнуть, два шкваркой шваркнуть. Особенно если сперва в сметану, даром что кефиром развели, бедолажную. А потом прямой наводкой, как бывало на Курской дуге, южней Обояни.
Первый хорошо пошел, второй еще лучше. Нет, не фельдмаршалом Манштейном кожан оказался – фельдмаршал куда как дольше оборону держал. Скис атаман. Складчатый затылок синевой налился, пальцы-сардели горло дерут. Хрипит хлопец, губами плямкает. Только зась, дедов кляп хрен проглотишь, шиш сблюешь.
– Мало? – пытаю. – Добавки требуется?
Остальные вареники по кожанам шрапнелью: шмяк-шмяк, жуй-плюй. А как рука вражья ко рту потянется, так рукав в рожу дурню хрюкает. Нечего дешевку покупать, из свиной кожи, – у меня над любой хавроньей, живой ли, мертвой, власть имеется.
Ежели надо, колбасу визжать заставлю.
Нашу колбасу, сельскую – в городскую заместо мяса промокашку кладут.
Допил я коньячок, обождал кожанов на скамеечке, снаружи. Достал папироску, пустил дым морковкой.
«Пошли, мол?» – киваю.
Они утерлись, в ответ ухнули сычами, и зашагали мы строем. Через парк, мимо райотдела милиции, мимо булочной «Кренделек», мимо памятника какому-то носатому, с грустными очами… Частники-кооператоры кругом шуршат, дела крутят. «Москвичи» с «жигулятами» по дороге чвиркают. На площади Главчекиста толпень малая собралась, органы вслух позорит. С лотка болгарским табачком промышляют. На гастрономе бумажка вывешена: «Яиц нет!». А позади нас дивчина Марина каблучками по асфальту: цок-цок, цок-цок.
Любопытство, оно до кутузки доведет. Очень дивчине поглядеть охота, каким рожном дело кончится.
Подозвал я ее, кралю с браслетом.
– Чем пахнет? – интересуюсь.
Она носиком повела:
– Ну… Бензином. В парке листья жгли, так дымом пахло. А что?
– Эх, – говорю, – дура девка. Переменами в нос шибает, а тебе позакладывало. У нас в селе больше жизнью-смертью, нас пока раскачаешь… А у вас, в городе, аж в носу от перемен свербит. И еще: властью отовсюду несет. Из каждой подворотни, из любого закоулочка. Мелкой, крупной, с жабрами и хвостом. Власть ищет, власть рыщет, новая лезет, старая упирается. Самое время Велиар подобрал удить рыбку. Хитер, бесово семя!
– Храбрый ты, Ник. Я таких редко встречала.
– Ты таких вообще не встречала. Я не храбрый, я обстоятельный. В смысле толкай не толкай, а я уж как-нибудь обстоюсь. Лишь бы нос по ветру.
Ох, растрепался, старый сыч. От нервов, что ли? Так мои нервы из колючей проволоки, ими спецзавод номерной оцеплять, от шпионов. Или перед кралей хвост распустил, петушок? Или перед дракой хорохоришься?
Была у деда беда-победа: глоток перцовки вперед обеда…
– Пришли.
Это главный кожан. Ну что ж, пришли, значит, пришли. Между двумя многоэтажками во двор свернули, там вход в подвал домовой имелся. Над подвалом табличка, черным по эмали: «Клуб по интересам».
– В самое темечко, – говорю, – название. Сдохни-встань, лучше не сочинишь.
– Топай, не шебурши…
Лесенка узкая, каменная. Словно ябеда-перестарок, которую два парня зажали потискать. Первый хахаль – стенка облупленная, в ржавых потеках. Второй срамник: бортик из бетона. Двинулись мы между стенкой и бортиком гуськом: главный, я, Марина и два хлопца на подхвате. Жаль, подхват ихний запоздал, видать, вареников переели. Марина-то на седьмой ступеньке сковырнулась, каблучок в щербину угодил.
