Открывшийся люк выпустил его в темноту душной длинной палубы. Система вентиляции под закопченной решеткой пола хоть немного разгоняла горячий воздух.
Небольшая прогулка не помешает.
Система освещения на борту перешла в «ночное» состояние, и палубные лампы давали тусклый свет. Работа генераторов сопровождалась постоянным гулом и вызывала дрожь в каждой металлической поверхности, в самом воздухе.
Около пятнадцати минут Гаунт скитался по безмолвным коридорам в полном одиночестве. Вскоре он набрел на перекресток, откуда спиралью поднимался основной лифт. Пробежав пальцами по руническим символам приборной доски, комиссар набрал личный код. Механизмы откликнулись электронным скрежетом, и искаженные звуки хорала возвестили об отправлении лифта. На медной панели последовательно мигнули двадцать рельефных символов.
Новый возглас искусственного хора. Двери скользнули в стороны.
Гаунт оказался на смотровой платформе. Купол из сверхпрочного стекла радиусом в несколько сотен шагов был самым спокойным и уединенным местом на всем корабле. Вокруг разворачивалась великолепная и одновременно ужасающая панорама, отгороженная от корабля мощным психосиловым полем. Тьма с прожилками ярких молний, переплетающиеся кольца и паутина цветов, которым Гаунт не мог подобрать названия. Ленты, сплетенные из яркого света и кромешной тьмы, проносящиеся мимо со скоростью мысли.
Эмпирей. Варп-пространство. Другое измерение реальности, сквозь которое и двигался корабль массовой грузоперевозки «Авессалом».
Впервые Гаунт смог разглядеть «Авессалом» в иллюминаторы грузового челнока, который и доставил его на борт. Корабль заставил его испытать истинное благоговение, ведь это был настоящий ветеран Флота, Адептус Механикус. Техножрецы Марса направили немало сил на помощь освобождению Фортис. Теперь, когда работа была закончена, они предоставили один из своих могучих транспортных кораблей Имперской Гвардии в знак благодарности. Гаунт прекрасно понимал, что находиться на борту «Авессалома» — большая честь. Подумать только — лететь на борту таинственного корабля культа Бога-Машины, каждый сантиметр которого пропитан древними секретами.
Из челнока он успел разглядеть все шестнадцать километров элегантных резных башен серого камня и стали. Возле огромной пасти грузового шлюза без устали сновали огоньки транспортов. Зубчатые башни корабля были усеяны барельефами и статуями горгулий, из пастей которых смотрели грозные орудия защитных турелей. Тысячи стрельчатых окон светились призрачным зеленоватым светом. Пузатое буксирное судно, закопченное выхлопами множества маневровых двигателей, неспешно плыло перед «Авессаломом».
Прошлый корабль Гаунта, «Наварра», был теперь прикомандирован к патрульной группе где-то в Нубилийском Проливе, и комиссар избрал своим транспортом «Авессалом». Конечно, ему не хватало обтекаемого, хищного силуэта «Наварры», ее экипажа. И особенно — офицера Креффа, который, как мог, старался обустроить быт комиссара и его солдат, не отличающихся дисциплиной.
«Авессалом» же был настоящим чудовищем. Его бездонное брюхо с легкостью вмещало девять пехотных полков, включая Танитский, четыре дивизии Янтийских Патрициев и не меньше трех танковых батальонов со всеми танками и бронетранспортерами. Тяжелые транспортные челноки перевозили всю эту технику на борт из ангаров на поверхности Пирита.
Через шесть дней они будут на следующей линии фронта в мирах Саббаты — в скоплении, известном как Меназоидская Крепь. Гаунт надеялся, что командование отправит его Призраков на Меназоид Сигма, столичный мир, где крупные силы Хаоса еще удерживали наступающие ударные группы Империума.
А еще был Меназоид Эпсилон, мрачный мир смерти на окраине Крепи. Гаунт знал, что в штабе Макарота уже приступили к оценке значения этой планеты в генеральном плане. Он понимал, что некоторые полки неизбежно отправят туда.
Никто не хотел попасть на Эпсилон. Никто не хотел умирать.
Гаунт вгляделся в беснующуюся, слепящую тьму Эмпирея и беззвучно произнес короткую молитву Всеблагому Императору: «Избави нас от Эпсилона».
В голове темным облаком всплывали куда более мрачные мысли — о проклятом своей бесценностью кристалле, доставшемся ему на Пирите. Его тайна, само его существование пылали где-то на дне сознания незаживающей раной. Никаких новых инструкций от Ферейда не было. Никаких знаков, ни слова о том, что должен был теперь делать Гаунт. Быть может, его выбрали новым курьером? Тогда — надолго ли? Как он узнает, кому доверить это кровавое сокровище, когда настанет время его передать? Или от него ждут чего-то иного. Может быть, до него просто не дошла самая важная инструкция? Отбросив на миг старую дружбу, он в сердцах обругал Ферейда. Такая обуза при его обязанностях комиссара вряд ли была нужна Гаунту.
Он твердо решил хранить кристалл, пока Ферейд не скажет, что с ним делать. Но все же ему казалось, что он упускает нечто важное. И это беспокоило его.
Комиссар тяжело оперся о рифленый поручень, по краю огибающий платформу под куполом. Темная, непознанная и страшная громада варпа извивалась перед глазами. Потоки бесформенной протоплазмы щупальцами молочно-белого тумана касались стекла. Смотровая платформа была одной из трех варп-обсерваторий на «Авессаломе», где навигаторы и служащие Астрографического департамента могли визуально наблюдать пространство вокруг корабля. В центре платформы возвышалось целое нагромождение сенсороскопов, аурографов и спектрометров, приводимое в движение сложной системой шестерней и механизмов, блестящих свежей смазкой. Весь этот арсенал приборов постоянно вращался, осматривал вихрь энергии вокруг, записывал, вычислял, оценивал и обрабатывал информацию. Все эти данные отправлялись в путь по дрожащим проводам и накопительным кристаллам на вершину самого высокого командного шпиля «Авессалома», прямиком на центральный мостик.
Вход в обсерватории был открыт для всех, но тем, кто путешествует меж звезд впервые, рекомендовалось воздержаться от их посещения. Если щит вокруг купола вдруг откажет, один взгляд на варп мог навсегда свести с ума даже самого опытного астрографа. Или с ним могло произойти нечто худшее. Электронный хор лифта должен был известить Гаунта о подобных неполадках. Но он уже насмотрелся на Эмпирей за сотни варп-скачков и больше не боялся его. Наверное, поэтому дикие, хаотические импульсы Имматериума успокаивали комиссара. Будто эта чудовищная круговерть заставляла его собственные мысли собраться. Здесь можно было побыть наедине с собой.
