Нет, не последняя. Крайняя. И не в жизни, а на сегодняшний день. Правы военные, последней может быть только смерть, а в жизни всегда есть шанс повторения даже совершенно невероятного события. Такого, как этот сеанс одновременной игры в шахматы в самом сердце сожженной ядерным огнем России. А значит, возможны и новые турниры, и новые партии, и может еще вернуться время, когда слово «Шах» будет означать только нападение на короля, и ни в коем случае не позывной ефрейтора Юринова.
Боря наслаждался. Он был на своем месте. Он играл в шахматы…
Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд
Отряд осторожно взбирался на склон. Как ни старались, а постоянно видеть всех не получалось. Слишком изрезана была поверхность. Камни, ложбинки, бугры, впадины… Изгибы дороги тоже не улучшали видимость.
— Стянуться плотнее, — приказал Савфат.
Джигиты стали сокращать дистанцию.
— Где Маленький?
Мурада не было.
— Он шел левее меня…
— Все туда!
Поиски ничего не дали. Джигит пропал. Савфат задумался. Очень хотелось повернуть назад.
— Сверху!
Со склона, набирая скорость, катилось несколько крупных камней. Скорее даже валунов. На ходу они выбивали мелкие камешки, организуя самый настоящий камнепад. Отряд рассыпался: каждому нужен простор, тогда уклоняться от летящих камней — не слишком сложная задача. Бурхонов присел, пропуская над головой небольшой камушек, ушел с дороги огромного валуна и обернулся, смотря, как дела у остальных. В двадцати метрах Мусо, там всё в порядке. Чуть дальше Рахмат, Далер… А где еще двое? Бойцов не было. Что за чертовщина? Здесь же и спрятаться негде! Четверка сбилась в кучу.
— Командир, пойдем назад! — прошептал Мусо. — Это не люди. Это злые духи!
Желания возражать не было даже у Рахмата.
— «Буханка — Первому!», — от машины должны были что-то видеть, — «Буханка — Первому!».
Машина не отвечала. Молчали и люди, в течение считанных минут потерявшие шестерых. А потом тишину ненадолго прервали несколько щелчков, слившиеся в один. И десяток «охотников за людьми» Бодхани Ахмадова отправился на главную в своей судьбе встречу. То ли с гуриями Джанны, то ли с иблисами Джаханнама…
Уфа, резиденция правительства
Чуда не произошло. Наиль Байназаров внимательно выслушал новосибирцев и в ответ покачал головой:
— Нет, товарищи, принять и разместить ваших людей мы не сможем. Точнее сможем, но это обойдется нам очень дорого. У нас здесь не земля обетованная. Да, бомб мы не получили. Но совсем не так всё хорошо, как кажется. Проблемы с климатом стороной не прошли. Урожаи совсем не те, что раньше! И покупать продовольствие негде.
А еще у нас проблемы с населением. Вы думаете, если потерь практически не было, это плюс? То есть, плюс конечно, огромный плюс. Но он и обратную сторону имеет. Земли полно. Народу полно. А возделывать эту землю некому! Вы представляете, какой процент у нас нахлебников? Всяких юристов-экономистов, бухгалтеров и прочих манагеров? Их же перед Войной расплодилось, как собак нерезаных! Кому они сейчас нужны? Одиннадцать лет прошло, а как не умели ничего делать, так и не умеют…
Мы только месяц назад, наконец, отменили карточки.
А от вас кто придет? Немного бойцов. Немного крестьян. Немного полезных специалистов. Если бы только они — мы вас приняли бы. Но большинство будут те же манагеры. Может, чуть более адаптированные. Но только чуть. Что нам с ними делать? Расстреливать?
А еще, товарищи, пусть я циничным покажусь, но надо правде в глаза смотреть. Если вы пойдете далеко и непонятно куда — с вами пойдет двадцать тысяч. А если к нам, в «райские кущи», то сто. Или двести. И все эти «дополнительные» люди будут теми самыми бездельниками и прочими отбросами нашего постапокалиптического общества.
Такого наплыва дармоедов ни одна экономика не выдержит. Тем более — наша.
Если мы примем двадцать тысяч юристов, придется снова вводить карточки. Если сто — получим ваши нынешние проблемы. Но не на уровне города, а в масштабах региона. Если двести — неминуем голод. Страшный голод, когда люди будут убивать за кусок хлеба. Да какого хлеба, дело до людоедства дойдет. И чтобы не допустить массового каннибализма, мы будем вынуждены принимать такие меры, что даже подумать страшно.
Нет, товарищ Урусов, не утрирую. А если и утрирую, то не сильно. Если вы будете умирать от голода, если некуда будет идти, мы вас примем. Но только в этом случае. Но очень надеемся, что этого не будет.
— Так вот, — продолжил полковник. — Какие есть варианты разрешения данного вопроса:
Первый.
Вы устраиваетесь по соседству с нами на «диких землях». Да понимаю, что это даже хуже, чем сейчас устроены. Но предложить должен. Тем более, некоторая помощь с нашей стороны будет. Когда освоитесь — примем вас в республику. На правах автономии, или еще как…
Второй.
Мы готовы принять горожан нужных специальностей. И крестьян без ограничений. Даже ваши бойцы нам не нужны. Хотя их еще можно. А нахлебников — куда хотите. Понимаю, что не пойдете на это. Сам бы не пошел. Но опять же, предложить обязан.
И третий вариант.
Нас вполне устроит дружественный анклав на границе с казахами. Так что в успехе вашей разведки мы заинтересованы. Всё, что необходимо, получите. А когда пойдете всей толпой — коридор через Петропавловск обеспечить поможем. Хороший коридор, качественный, без единого выстрела в вашу сторону. Чтобы автобусы по лесам не толкать. И дальше по маршруту, хотя в зоне нашей досягаемости проблем быть не должно.
Так, что, извините, товарищи офицеры, за горькую правду, но скрывать что-либо права не имею…
Байназаров отвернулся к окну.
— Простите, мужики. Не можем мы иначе…
Таджикистан, окрестности Айни, чайхана
— Аллейкум ассалам, уважаемые!
— Ваалейкум ассалам, Мустафа!
— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?
— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.
— Как скажешь, о мудрейший.
Мустафа устроился на дастархане и наполнил свою пиалу.
— Чудные дела творятся, уважаемые. Пенджикентский бек договорился с Хорезмским Шахом, и теперь они большие друзья. Если наш баши, да пошлет Аллах ему здоровья, решит воевать с Пенджикентом, то придется иметь дело еще и с узбеками.
— Как считаешь, Мустафа, не предательство ли со стороны Саттах-бека этот союз? Ведь узбеки не таджики, а совсем даже узбеки.
— Не знаю, Вагиз, не знаю. Иногда таджики ведут себя хуже узбеков. Вспомните хотя бы Ильяса, не от хорошей жизни вырезал Ниязов страшный знак на своих воротах и навлек гнев Аллаха…
