— Хоть в Преисподнюю!
Когда они уехали, в садах появился еще один персонаж — невысокий толстый человек лет пятидесяти с хитрым взглядом маленьких черных глаз. Он внимательно изучил место происшествия, прежде всего заинтересовавшись чашкой из-под кофе, которую, падая, обронил Господь. Толстячок поднял ее, аккуратно взяв носовым платком, и положил в полиэтиленовый пакет.
— Зачем это вам? — удивился я.
— Вещественное доказательство, молодой человек. Разрешите представиться: инспектор Санти. Вы ведь Пьетро Болотов, не так ли?
Я кивнул.
— Если не ошибаюсь, в последнее время вы были в немилости?
— В последнее время — нет.
— Ну, до двадцать пятого декабря. Вам ведь босым по снегу пришлось пересечь всю площадь Святого Петра? По приказу Эммануила?
— Господа! — Я обратил внимание на его руки, но он был в перчатках, и я не мог увидеть, есть ли у него знак. — И я прошел бы босиком десять площадей и всю оставшуюся жизнь мыл машины, только бы он был жив!
Я посмотрел ему в глаза, и он опустил взгляд, не выдержав; однако с сомнением сказал:
— Ну, это вы так говорите.
Я презрительно поморщился и отвернулся. Розовый куст засыхал. Сворачивались листья, и с цветов опадали бурые пожухлые лепестки. Подснежники умирали, и в кронах деревьев затихли птицы. А потом пошел снег, и весенняя проталина за считанные минуты затянулась белым, словно перед нами был разыгран чудесный спектакль, но кто-то опустил занавес в середине представления.
Я оглянулся вокруг. Филипп стоял, прислонившись спиной к дереву, и потерянно смотрел перед собой. Побритый и отмытый Матвей застыл возле бывшей проталины и явно не знал, что делать. Марк переводил взгляд с одного на другого и кусал губы, Иоанн плакал у него на плече. Стадо, оставшееся без пастыря, детали механизма со сломанной главной пружиной.
Матвей взглянул на меня, как утопающий на хозяина шлюпки. Я уже хотел крикнуть ему, что нет у меня никакой шлюпки, даже щепки нет, что я такой же потерпевший крушение в океане Мира, но почему-то передумал. Нет! Я сделал шаг к апостолам и сказал:
— Господа, подойдите ко мне, нам есть что обсудить.
И они поплелись, как телки на веревочке.
— Мы сейчас вернемся во дворец. Собираемся в кабинете Учителя. Приготовьте ваши соображения о дальнейших действиях. Дело Господа не должно погибнуть.
Они послушались. Черт! Я был бы рад, если бы за это взялся кто-нибудь другой, меньший разгильдяй, чем я Ну хоть Филипп или даже Марк. Но Филипп привык исполнять приказы, а Марк всегда был только защитником, а не организатором. О Матвее с Иоанном и говорить нечего? Я вздохнул. Что же делать, если больше некому!
В кабинете Господа было уныло и бесприютно, словно вещи почувствовали смерть хозяина. Я сел во главе стола на его место. На совещание я также пригласил Якоба Зеведевски и Луку Пачелли. Я не понимал, насколько их можно считать апостолами, но, кажется, Господь благоволил к ним в последние месяцы жизни. Да и лишние мозги не помешают.
— Господа, — начал я. — Сейчас наша первейшая задача — удержать власть. Мы слишком высоко забрались, чтобы падать. Европа должна остаться единой, Но среди нас, увы, нет второго Господа. Мы не можем словом разрушать тюрьмы и подчинять толпы, никто из нас не умеет вызывать огонь из-под земли и молнии с небес. Нам остаются человеческие средства, а потому мы должны быть жесткими. Марк, тебе достается полиция. Во время похорон в городе должен быть покой и порядок.
Марк кивнул.
— Филипп — армия. Не мне тебя учить. Якоб, займись прессой. Не дай бог напечатают какую-нибудь гадость!
— А если напечатают? — поинтересовался Якоб.
— Типографию закрыть, тираж уничтожить. И не задавай глупых вопросов! Сеньор Пачелли, вам достаются контакты с монашескими орденами и наблюдение за их деятельностью. Чтоб не смели служить мессу по-старому. Марк! Посмеют — арестовывай. Матвей… — я задумался, пытаясь сообразить, что можно поручить этому шалопаю.
Матвей сидел, сцепив перед собой руки и опустив голову, и вид имел жалкий. Услышав свое имя, он поднял глаза. Невидящий взгляд. В стену.
— Что?..
И я понял, что лучше ничего ему не поручать. Валерьянкой напоить. Капель сорок… А лучше восемьдесят.
— Ничего. Проехали.
— Ребята, вы просто не понимаете, что произошло! — пробормотал он.
— Помолчи! — гаркнул Филипп.
— Да, Матвей, успокойся, — поддержал я. — Иоанн, тебе самая печальная обязанность — организация похорон. Позвони в больницу, что там происходит?
Иоанн набрал номер.
— Констатировали смерть… Предполагают отравление, но Мария не дала сделать вскрытие. Говорит, что он так завещал. — Иоанн всхлипнул.
— Сумасшедшая женщина! — возмутился я. — Я не собираюсь мешать следствию и покрывать преступника!
— Он действительно так завещал, — тихо проговорил Иоанн.
— Ты сам слышал?
— Да, он мне говорил, дня три назад.
— Он что, знал?
— Он же Господь!
— Ладно. Завтра тело должно быть выставлено в соборе Святого Петра для прощания, Марк, проследишь за порядком.
— Ты думаешь, придет много народу? — поинтересовался Марк.
— Придут, хотя бы из любопытства. Или из страха. — Я поморщился. — А потом… Где хоронить будем?
— Можно на Некатолическом кладбище, — предложил Филипп. — Там хоронят иностранцев, много сделавших для Рима.
— Это слишком мелко для Господа. Скажи еще, у Аппиевой дороги.
— А что? Там могила Сенеки.
— Что такое Сенека по сравнению с Господом?
— Может быть, в Мавзолее Августа? — вмешался Иоанн.
— Мавзолей Августа — это просто старые развалины, — возразил я. — К тому же там был театр-варьете.
— Там уже полвека нет театра-варьете, здание можно со временем отреставрировать, а более достойного соседства для Учителя, чем императоры Рима, мы не найдем. Пусть последний лежит рядом с первым.
— Ты забыл о Юлие Цезаре.
— Тело Цезаря было сожжено. — Один Иоанн мог соперничать со мной в эрудиции.
— Так, может быть…
— Нет! Господь сказал: никаких кремаций.
— Тоже три дня назад?
— Да.
— Он неплохо подготовился.
— Не богохульствуй!
— Хорошо, — смирился я. — Пусть будет Мавзолей Августа.
Вечером ко мне постучался Марк. Я открыл.
— Слушай, Петр, давай зайдем к Матвею. Что-то он не в себе.
Точно! А я и забыл о своих валерьянковых намерениях, сволочь, эгоист проклятый!
— Пошли!
Дверь в комнату Матвея была закрыта. Мы постучали. Тишина. Марк озабоченно посмотрел на меня. Вдруг за дверью раздался приглушенный грохот, словно что-то упало. Марк среагировал мгновенно. Он отпрыгнул назад и с разбегу вышиб дверь.
