Последнюю команду Андрей отдал таким свистящим шепотом, что вся группа буквально замерла, спешно шагнув в сторону, под защиту деревьев и настороженно оборачивая лица к командиру.
— Собаки лают… — объяснил кратко Малышев, указывая рукой примерное направление. — Всем слушать.
Мгновения тревожного ожидания, казалось, потянулись в бесконечность. Где-то вдалеке ухали взрывы авиационных бомб. Сзади, едва различимый из-за расстояния, захлебываясь строчил немецкий «машингвер». Но все эти привычные звуки войны не интересовали разведчиков. И вот сквозь ставший невыносимо громким гомон прифронтовой дороги до слуха донесся отчетливый, двухголосый лай. И не какой-нибудь случайный пустобрех разбуженного пинком пса, а задорный, яростный лай ищеек, идущих по свежему следу.
Вроде бы все стало понятно и надо уходить, но разведчики даже не пошевелились.
Самая неопытная среди них младший сержант Гордеева непонимающе переводила взгляд с одного напряженного лица на другое, хотела что-то спросить, но заметивший движение ее губ ефрейтор Телегин строго поднес палец ко рту, и девушка послушно промолчала. Она еще не знала, что важен не столько сам лай (мало ли из-за чего вражеские сторожевые псы могли поднять тревогу), сколько динамика его развития. Вектор перемещения.
И вот притихшие собаки опять залаяли. Нетерпеливо, раздраженно, обиженно и… как будто на том же отдалении.
— Овчарки? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Малышев.
— Определенно сказать затрудняюсь, — ответил старшина Телегин. — Но что не лайки — точно.
— Это хорошо, это, прямо скажем, дорогие товарищи, просто здорово… — облегченно переведя дыхание, произнес капитан. — А ведь прав наш командир, прав!.. И полковник Стеклов, похоже, опять угадал. Впрочем, как и всегда. Играют с нами фрицы. Ну ну, гансики, балуйте. Вот теперь поглядим, чей туз последним козырнет. Группа, продолжать движение.
— Я совершенно ничего не понимаю, — Оля оглянулась на несущего следом за ней рацию капитана Колесникова. Но летчик на ее вопросительный взгляд только плечами пожал. Как и девушка, воздушный ас был совершенно несведущ в тайнах и хитростях диверсантов. Тогда Гордеева чуть прибавила шагу и приблизилась к идущему впереди нее ефрейтору Семеняку, на расстояние, достаточное для тихого разговора.
— Игорь Степанович, хоть ты объясни.
— Что именно? — не оборачиваясь и не сбиваясь с шага, уточнил ефрейтор.
— С чего капитан взял, что фрицы с нами играют? И почему это хорошо?
— Лай не приближается. Собак придержали. А зачем преследователям останавливаться, если б они по-настоящему диверсантов ловили? Значит, так задумано. Немцы дают группе работать, но при этом торопят, подгоняют.
— Для чего?
— Психология, дочка. Хотят напугать, чтобы мы занервничали, заторопились. Чтоб особенно не приглядывались. Чтобы второпях что-то важное для них не приметили или не успели толком рассмотреть. Вот и вся их фрицевская хитрость и подлость. Одним словом, слабину ищут, на нервы действуют…
— А чем хорошо, что по следу группы идут овчарки, а не лайки? — не унималась Гордеева.
— Любая овчарка — отличный сторож и охранник. Но эта порода веками обучена противостоять противнику крупному, тяжелому, оставляющему четкие следы, — и идет она за ним преимущественно по земле. А охотничьи собаки больше работают верхним чутьем. К примеру, нашу сибирскую лайку, натасканную выставлять под выстрел белок, никакая махорка не сбила бы со следа. Тогда как овчарку может. Значит, фрицы не поймут, что мы разделились, и в их ловушке оказалась только часть группы. Собственно, чего наши отцы-командиры и добивались. Теперь поняла, любопытная Варвара?
Ответить Оля не успела.
— Ефрейтор Семеняк, младший сержант Гордеева, прекратить разговоры! Соблюдать интервал. Группа, дистанция полтора километра. Бегом марш…
Судя по тому, что освещенным по-прежнему оставалось только одно окно на четвертом, предпоследнем этаже, — охрана объекта № 1 осуществлялась крайне небрежно. А это, в свою очередь, свидетельствовало либо об отсутствии в карауле офицера, либо — о малочисленной охране. Либо — о том и другом одновременно…
И Корнеев решил рискнуть.
К сожалению, его опасение подтвердилось — часть гусиных стай осталась ночевать на воде. А столь чуткая «стража» могла существенно осложнить разведчикам ночную переправу. Поэтому имело смысл разделить, уменьшить группу. А лучшего места для укрытия остающейся части отряда, чем сторожевая башня, даже придумать сложно. Кроме того, умозаключения Вартана тоже стоило проверить более тщательно. Обертка далеко не всегда соответствует начинке. Коль пошла такая хитрая игра, то не факт, что оберштурмбанфюрер Штейнглиц не придумал еще какую-то уловку.
— Василий, ты у нас в каких чинах ходишь? — поинтересовался Корнеев у Купченко, чем вызвал слегка недоуменный взгляд старшего лейтенанта. — Я имею в виду под маскировочным костюмом.
— А-а… Шарфюрер СС. Сержант, типа…
— В личном деле указано, что ты в совершенстве владеешь немецким языком.
— Чего?.. — только теперь по-настоящему удивился Купченко. — В общем-то, изучал и в школе, и в училище. Пятерка в аттестате… Но, кому пришло в голову обозвать такое знание иностранного языка совершенным?
— Вот как? Жаль. Ну да ладно? Берлинского произношения от тебя точно не потребуется. Говорить буду я. Важно, чтобы ты понимал отданные мною приказы. А если что, притворись заикой и ограничься односложными ответами. Впрочем, успех нашей операции напрямую зависит от ее скоротечности и внезапности. Лясы с фрицами точить не придется… Но, как говорится, на всякий пожарный случай клювом не щелкай.
— Jawohl, Herr Oberst…[6]
— Я тебе дам полковника! — пригрозил Корнеев, расстегивая и снимая маскировочный костюм. — Знаки различия войск СС знаешь? Что у меня на петлицах и погонах обозначено?
— Оберштурмфюрер.
— Верно. То есть старший лейтенант. Смотри, Василий, между фрицами не обмолвись. Они такой шутки хоть и не поймут, зато оценят адекватно. Ну чего застыл? Давай разоблачайся. В гости пойдем…
— А, может, я? — отозвался Хохлов. — Уж в моем-то владении немецким языком вы имели возможность убедиться.
— Погоди, Сергей Фомич, — остановил его порыв Корнеев. — И для тебя дело найдется. Дай срок. Но не сейчас. Я и так не уверен, что охрана нас впустит. А уж с гражданским… И потом, ты же врач, хоть и хирург, и к скальпелю привычен. Но там — не лечить, там убивать придется. Уверен, что рука не дрогнет?
