Первая дверь оказалась закрытой. Сергей толкнул другую и оказался в большой комнате. Вывеска с полустертой надписью «…РАПЕЗ…АЯ» валялась на земле, но и без лишних пояснений можно было догадаться, куда он попал.
Левая нога не слушалась. Сталкер с трудом встал, опираясь на длинный стол, покрытый запыленной скатертью. С улицы доносились протяжные вопли разочарованного хищника, оставшегося без добычи. Сергею сейчас тоже хотелось высказать откровенно, что он думает по поводу твари, которая сторожит это место не хуже привратника, и все же он сдержался. Вряд ли в этом помещении кто-то себе мог позволять в прошлом подобные выражения.
Человек присел на лавку, чтобы подумать. С раненой ногой не побродишь бесцельно по лабиринтам, придется сократить путь, насколько возможно. Логика подсказывала ему, что эта зала должна соединяться с кухней, а уж там и до подвоза продуктов недалеко. Наверняка есть выход и на парковку, и в другие помещения. На первый этаж он все-таки попал, теперь надо искать путь наверх.
Сталкер поводил фонарем по дальней стене и обнаружил дверь. Отдохнуть бы сейчас, да некогда.
«Плохо я помню Священное Писание, Господи, плохо читал, только самое интересное выбирал: про сотворение мира, про заповеди, да всем известное откровение Иоанна Богослова. Про звезду-полынь и саранчу из дыма. Еще помню про Содом и Гоморру, как на города обрушился гнев Твой в виде огня и серы. Раньше страшнее оружия и представить себе нельзя было. Не нашлось в городах и десяти праведников. А теперь на что огонь очистительный направился? Правильно, опять на города. Да не на Содом, который по нашим масштабам чуть больше деревни, а на мегаполисы. Неужели и в них десяти не нашлось? Не мне судить…»
Открыв дверь с наклеенной картинкой, изображающей движущегося человечка, он обнаружил, что дошел до паркинга. То ли где-то дверью ошибся, то ли не соединялась кухня с прочими помещениями… Не зря, наверное, вход с улицы сделали. Сверху уже проникал бледный свет сквозь окна у подножия, и сероватые столбы с кружащимися в них пылинками помогали определить границы строения. Сергей догадался, где он находится. Свет на секунду погас и вновь появился: не дремлет птеродактиль, наверх пути нет. Должны быть еще какие-то входы, не может быть, чтоб служители только воротами пользовались вместе с прихожанами. Левой ноге доверия по-прежнему не было, и все же сталкер похромал через парковку. Сам не зная куда, но надеясь, что выйдет хоть куда-нибудь… И остановился. Он опять был не один.
По тому, как шевельнулась машина неподалеку, Сергей понял, что хищник нешуточных размеров, и перевел «калаш» на стрельбу очередями. Одной пулей такого только разозлишь, а удрать теперь не получится… «Господи, помоги, не дай погибнуть, когда цель так близко! Обидно будет, я ж почти дошел. И умереть не так страшно, просто глупость какая-то получится». Фонарь осветил дверь с надписью «служебный вход». Если она окажется открытой, это будет истинным чудом. Сталкер побежал, приволакивая ногу и не обращая внимания на боль. Позади слышалось рычание и грохот сдвигаемых с места автомобилей. Оглядываться не было времени. Он видел перед собой только дверную ручку, надавил на нее… и ввалился внутрь.
«Спасибо, Господи!»
Цепляясь за перила лестницы, Сергей пополз наверх, стараясь оказаться сейчас как можно дальше от входа, чтобы не встречаться с этим неведомым монстром. Но тот даже не сделал попытки войти. Дверь оказалась маловата?
Прыгая на одной ноге, сталкер упрямо поднимался по лестнице, еще не зная, куда она выведет. Главное – наверх, а там уже проще будет. Фонарь был ему больше не нужен – предрассветный сумрак постепенно светлел, четче обозначились границы громадного помещения и стены невообразимой высоты.
Он стоял на пороге, каждый звук порождал эхо, любой шорох разносился по залу и взлетал под купол. Темные своды надежно хранили святое место. Никого. Просто его не ждали, но в храме, наверное, непрошеных гостей не бывает. Сергей сделал несколько шагов вперед и снова остановился.
– Ну, здравствуй, Господи… Я хотел очень многое Тебе рассказать…
Тимофей Корниенко
Последняя история Достоевской
Очередной день начался. Скучный, унылый, серый день. Такой же, как и все предыдущие. За шестнадцать лет мало что поменялось, разве только теперь нужно отрабатывать свой скудный пай, вкалывая на общественных работах. Ведь я уже взрослый и не имею права состоять на попечении станции.
И чем же вы думаете мне приходиться заниматься? Полагаете, хожу в рейды на поверхность? Нет, конечно же нет… Всего-навсего подметаю полы. Встаю раньше всех, с трудом поднимая веки, отрываюсь от созерцания иных миров и убираю станцию. Но кто-то и это обязан делать. И этим «кто-то» непременно должен был оказаться именно я.
Как же глаза слипаются! Поспать бы еще чуток, а лучше никогда не просыпаться. Ведь там, в веренице несбыточных грез… там все ПО-ДРУГОМУ! А здесь… здесь абсолютно ничего не меняется, ничего не движется с места. Один лишь мертвый воздух туннелей, рутинная работа и насмешки со стороны окружающих… день ото дня. Прогнившее болото. Конечно, многие в метро мечтают о стабильной и бесхлопотной жизни, многие, но… Такое существование давно уже тяготит душу, мертвым грузом ложиться на плечи, сдавливает грудь так, что становиться трудно дышать. Однако не в моих силах это исправить, я даже рассказать об этом никому не могу, да и некому… Никто ЗДЕСЬ не поймет!
«Сытый, одетый, есть место для сна и ничего тебе не угрожает. Зачем что-то менять? С жиру юнец беситься. Подрастет – узнает, в чем радости этого мира. Глупый еще, совсем ребенок…» – каждый на Достоевской считает именно так.
Но когда-нибудь кто-нибудь придет, обязательно придет! И уведет меня, заберет из этого Богом забытого места. Куда-нибудь… Просто – отсюда…
Наконец метла уткнулась в лестницу, ведущую из основного зала к эскалаторам – что ж, пора заканчивать. Я оторвал глаза от пола и в очередной раз встретил хмурый задумчивый взгляд. Он беспрестанно наблюдает за всем, что происходит у нас, навеки застывший мраморный лик; в его честь и станцию назвали, по крайней мере, мне так рассказывали.
«Пора бы сходить получить свою порцию грибов». Но перед этим я немного задержался, с тоской взглянув на два силуэта: мужчину в черном и белую девушку-ангела. Бездвижные, обреченные оставаться на месте долгие годы… В детстве я придумал для себя легенду, будто бы настанет время и они очнуться ото сна, вступят на мраморный пол, вот тогда-то все и измениться…
* * *
– Что-то, Игнат, ты сегодня быстро. Точно все вымел? – встретил меня угрюмый как всегда взгляд серых глаз Петра Михайловича, моего опекуна. – Смотри тут! Если что, крысу свою на ужин не получишь.
