— Нет, радио смастерил, — улыбнулся детина. — Это Митрофаныч шуткует.
Он протянул руку, я ответил на рукопожатие. Крепкое. Причем Ванька не выпендривался и не давил, чтобы умышленно сделать больно, как любят некоторые понторезы, просто рука у него в самом деле была могучая. На мгновение мне показалось, что моя ладонь попала в тиски. Потом стало легче.
И улыбался детина тоже вполне искренне. Но эта искренность злила меня еще больше. Не зря говорят: простота хуже воровства. Какого хрена он тут заигрывает с моей женщиной?
— Чего надоть? — Митрофаныч уже занимался своими делами и на происходящее вокруг вроде как не обращал внимания.
Я с неодобрением поглядел на Яну. Девушка улыбалась. Не мне. Белобрысому Ваньке.
— Как обычно, Кирилл Митрофаныч. Контактики протирать чем-то нужно.
Митрофаныч кивнул, не поворачивая головы, выудил знакомую бутыль, поставил на стол, вывернул пробку. Привычно запахло самогоном. Проворные пальцы хозяина подцепили с подоконника небольшой пузырек.
— Чего собираешь опять, кружок «юный техник»?
— Пока секрет, — разулыбался Ванька.
— Секрет, — передразнил Митрофаныч, с ювелирной точностью наполняя пузырек. — Когда тару возвращать станешь?
— В следующий раз принесу, — пообещал детина.
Хозяин опустил бутыль, закрутил пузырек, подвинул к благодарно скалящемуся Ваньке. Интересно, этот идиот все время улыбается?
Я скрежетнул зубами.
— А внутрь будешь? — подмигнул белобрысому Митрофаныч.
Детина помялся.
— Ты ж знаешь, Кирилл Митрофаныч, я не пью.
— Что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина и застольной беседы. Такие люди либо больны, либо всех ненавидят,[20] — всобачил я цитату из какой-то давно забытой классики.
Яна тут же зыркнула на меня, как на врага народа, поднявшего руку на счастливого младенца.
— Я всех люблю, — не согласился Ванька.
— Значит, нездоров, — злорадно ответил я.
Митрофаныч уже выставил на стол стаканы, глянул на меня с вопросительным прищуром. Я кивнул. Самогон с бульканьем разошелся по стаканам.
Я чокнулся с Митрофанычем и залпом осушил тару.
— А я тебе давно говорил, — опрокинув стакан, процедил Митрофаныч. — Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет.
— Кто не курит и не пьет, ровно дышит, сильно бьет, — насупился Ванька, явно не ждавший, что Митрофаныч поддержит меня.
— Кто не курит и не пьет, пешим строем нах идет, — подвел я итог неожиданно пришедшей в голову рифмой.
Ванька перестал улыбаться, посмотрел на меня и впрямь как обиженный ребенок.
— Ладно вам, — пробормотал он. — Ну бывает же, что человек не пьет.
— Бывает, — поддержала Яна и зло посмотрела на меня. — Не все же алкаши.
Белобрысый снова заулыбался.
— Вот, — радостно поведал он. — Ладно, я к вам после зайду.
Он сгреб своей необъятной ручищей пузырек с самогонкой и вышел.
— Это было грубовато, — заметил Митрофаныч, как только за Ванькой закрылась дверь.
Причем я так и не понял, кому была адресована эта фраза: мне, завуалировано пославшему гостя по известному адресу, или Яне, обозвавшей нас с хозяином алкашами. Уточнить я не успел. Митрофаныч вернул бутыль на место и вышел следом за Ванькой. Только дверь скрипнула.
— Ты что за детский сад тут устроил? — накинулась на меня Яна.
— Он меня бесит, — честно признался я.
— Это повод хамить человеку?
— Плевать. Я не хочу больше видеть этого человека. Особенно рядом с тобой. Мне это не нравится.
Девушка вскочила из-за стола.
— Подумаешь! — сейчас она напоминала взбесившуюся фурию. — А мне не нравятся приступы ревности. Тем более, что у тебя нет никакого права закатывать мне сцены. Мы не обвенчаны, не расписаны, и детей у нас нет.
Гневная тирада обрушилась на голову ледяным душем. Внутри что-то болезненно натянулось.
— Мне казалось, что между нами взаимное чувство.
— И ты его убиваешь! — выпалила Яна и выскочила из комнаты.
Я хотел броситься следом, но тонкие пальцы вцепились в предплечье, удержали на месте. Звездочка смотрела на меня такими глазами, будто это ее, а не меня только что приложили мордой об стол.
— Сережа, не надо — не надо, — тихо промяукала она и покачала головой.
— А что надо? — сердито рявкнул я, срывая зло на хреновского трансвестита.
— Она тебя не любит.
Я резко выдернул руку из пальцев Звезды, но желание бежать и что-то объяснять сейчас Яне уже пропало.
Возникло ощущение самообмана, который я упорно отрицал.
Хотелось курить, но сигарет не было. Хотелось махнуть стакан, но Митрофаныч убрал свою волшебную бутыль, а хозяйничать без него было как-то по-скотски.
— Не любит, — проворчал я. — Ты-то что об этом знаешь?
Звездочка не ответила, лишь поглядела на меня грустным взглядом больной собаки.
Весь день Яны не было. Я мучился. Пытался уйти в работу, пытался говорить с Митрофанычем на отвлеченные темы, пытался переключиться — без толку. Все мысли крутились вокруг Яны.
Осознание собственной правоты уже не было столь ясным. Давало трещины, теряло незыблемость. Сомнение червем точило душу. Порой начинало казаться, что это я, дурак, обидел девушку, а заодно еще и этого улыбчивого, милого по сути, парня, который только и делает, что возится со своими радиоприемниками и прочей гнилой бурдой и зла никому не желает.
Возможно, я посыпал бы голову пеплом и приполз к Яне на коленях, но остатки здравого смысла все же задирали голову, напоминали, что я сам тоже хороший по сути парень: зла никому не желал и ничего дурного Янке не сделал.
Последний раз так по-идиотски отношения с противоположным полом у меня складывались лет в семнадцать. Хотя нет, вру. Еще была Ольга. Но с ней отношения сложились нормально. Разбежались только как-то… некрасиво. И еще несколько месяцев после я провел в странном запойно-тоскливом состоянии, начавшемся в вечер разрыва с той примечательной грушевой водки.
Да, хреновенько разошлись с Ольгой. А после все было проще, спокойнее. Без надрыва и нерва. Как будто до того в душе бурлили юношеские страсти-мордасти, а после я вроде как повзрослел, поуспокоился.
И вот на тебе, мелькнула Янка со своими ямочками на щеках и бесовщинкой во взгляде, и спокойствие накрылось медным тазиком. Я же с первого дня, с первой минуты вел себя с ней, как пацан зеленый.
После Ольги вроде все стало ясно. И не потому, что Борян свою философию мне три дня к ряду в уши лил, водку подливая. Просто когда перегорело, и пришла спокойная отрешенность, оказалось достаточно одного взгляда назад, чтобы понять как, что и почему произошло. Пришло понимание. И все дальнейшие отношения с противоположным полом всегда были понятны, просчитываемы и логичны.
