Светлое пиво разливалось под азотно-углекислотным давлением, из башни тёмного стекла, и наполнить кувшин было гораздо легче.
– Расскажи лучше про «Смертевоз»! – сказал один из лётчиков.
Немир подставил третий кувшин под кран бочки с тёмным пивом и побежал к барашку. Ещё пол-диалепта. И успеть к крану, прежде чем кувшин переполнится.
– Со «Смертевозом» поначалу всё вышло просто, – Самбор ухмыльнулся было, но встретил полный вековой тоски гипнотический взгляд Осфо Палицы и приувял.
– Малый, нам тоже мёда! – лётчик потянул Немира за рукав, чуть не заставив того выронить поднос. – И пусть подаст та же смазливая вертихвостка, что пиво принесла, а твою уксусную морду сделай вид, чтоб я долго искал!
«А паука тебе в мёд»? – скривившись, подумал помощник корчмаря. В кладовой вместе с блюдом для барашка мог найтись и паук. Ещё бы лучше гигантский шипящий таракан, но в корчме «Под водопадом» таких тварей не водилось. Да и за паука могли попереть из цеха. Немир выбрал подходящего размера блюдо, ополоснул в раковине, протёр полотенцем, и побежал в кухню за киёмой, чесноком, и укропом. Кого бы припахать снять трёхпудового, навь его побери, барашка с вертела? Из дверного проёма снова донёсся смех.
– Они не только сверху не поставили броню, а вообще поснимали всю обшивку! Представьте, что произошло – открытое сверху корыто влетает под навесной огонь с обоих бортов! Сначала спёкся боезапас, потом все четыре турбины…
Как оказалось, от гипнотического взгляда Осфо можно было временно обезопаситься, подсунув старцу достаточно большую, чтоб и нос влез, кружку медынского тёмного.
– Мёд есть? – спросил Хлебник.
Старый воин и пивовар имел таинственное, но очень полезное обыкновение появляться внезапно и совершенно бесшумно, когда в корчме подходили к концу напитки.
– На последнем кеге. С бараном поможешь?
– Ке́лио тебе звать неохота? – пивовар подмигнул. – Рукавицы давай!
Самбор продолжал радовать слушателей бесхитростно-кровавыми подробностями:
– Пулемётчика так разорвало, только кишки по стенкам. Кое-что мы от него нашли наутро, в основном верхнюю часть, а остальное тайры и всякие носухи растащили подчистую. Совсем не как пушкарь в старой крепости – тот был почти как новенький, Вамба из своей четвертьвершковой пищальки его уложил точно в переносицу! И это через прорезь в броне!
Дзынькнули двустворчатые входные двери.
– Рад вас приветить, гости дорогие! – Келио корчмарь указал на пару свободных стульев без прислона, стоявших подле стойки.
– Нам к тому столу, – ответила маленькая, пухленькая, и очень хорошенькая дева, смуглая, кареглазая, от шейки до пят в оленьей коже, украшенной раковинами, бирюзой, серебром, и ёжесвинскими иглами. Её спутник был примерно вдвое выше, с жирно подведёнными чёрным серыми глазами на бледном лице, в длинном чёрном одеянии, перепоясанном чёрным поясом, на котором висели меч с чёрной рукоятью в чёрных ножнах и шестистрел из чернёной стали.
– А вот и стрелок! Кая, Вамба! Мы здесь! – без особой нужды крикнул Самбор. – Ардерик, это Кая дочь Покиса-лоро, вождя тиван Айкатты, и муж её Вамба, сын Гундемара, схоласты мистерии аконитового дракона в учении!
– Так вы те двое, кого мне прислал Фейнодоксо? – мистагог обернулся, чтоб получше разглядеть Каю и Вамбу. – Термоядерщики без эргастерия, изгнанники волей Ариамира Себяложца?
Надо было отдать им должное, ни та, ни другой не вздрогнули, впервые оказавшись лицом к лицу с Ардериком Обезображенным.
– Я ещё астроном, – добавило пугало в чёрном.
– Садитесь! – Я Ардерик, а это вот Осфо Палица.
Старичок одарил Вамбу своим особенным взглядом, но едва в четверть силы, а Кае и вовсе улыбнулся.
Тем временем, Хлебник и Немир сняли барашка с огня, взгромоздили его на блюдо, и принялись укладывать вокруг чеснок и киёму. Наконец, Немир посыпал овощи укропом, и помощник корчмаря с пивоваром потащили блюдо к столу.
– Хлебник! – обрадовался Келио. – Мёд привёз? И кашайское горькое?
– Горького могу тебе уступить два бочонка…
Пивовар не успел закончить, потому что Самбор вскочил с места:
– Так ты Хлебник старый йомс?
– Какой же я старый, я в самом соку! – возразил Хлебник. – Стой, ты…
То ли учёный, то ли лётчик неожиданно отвесил поклон:
– Самбор, сын Мествина. Пальнатоки с Фюна…
– Всё знаю, – пивовар поклонился в ответ. – Товарищи из Йомсборга телеграмму прислали.
– Я сберёг лук Пальнатоки…
– Лук теперь твой, ты ему славу принёс. И вот еще что. Келио, вели Немиру один бочонок горького укатить в холодильник, а второй мы сейчас и опорожним, в честь Пальнатоки и Самбора, что за смерть его отомстил, – йомс на покое прибавил голос. – Гости добрые, сдвигайте столы! Будем пить память Пальнатоки с Фюна, йомса, верного клятвам!
– Дело! – Самбор клацнул кружкой по столу.
Последовали одобрительные крики и грохот. Один из лётчиков ухитрился расколотить свою кружку.
– Что встал, дуй разгружать! – негромко окрысился Келио на Немира, хватая из-за стойки полотенце.
– Ама́ттан поможет, – добавил Хлебник.
Грузовичок с пивом и мёдом стоял в переулке за корчмой, как раз напротив чёрного хода. Это был энгульсейский «Фодден», как гласили бронзовые руны на расписном паровом котле, находившемся там, где у современных машин полагалось торчать теплообменнику. На подножке сидел Аматтан кочегар, облокотясь на вычурное двухаршинное колесо, куря длинную трубку, и читая в свете карбидного погрузочно-поискового фонаря «Моряк Севера».
– Что в дённике пишут? – справился Немир.
– Кругом беда, оба́че. Северо-западный путь замёрз, с Игиниитына́х-острова дев в угон берут и на Серес-остров везут, за Завечерним морем чолдонцы лютуют, вончегорский космодром взорвали, «Тихомыслову мудрость» сожгли, Траско Добинский, и тот ногу сломал.
– Да пёс с ним, с Траско, всё позор, а не вратарь! «Тихомыслову мудрость»?
Знаменитый стратонаос, построенный в Альдейгье, служил первой ступенью для запуска в космос ракет снабжения на Драйген.
Аматтан сунул в свет фонаря разворот дённика с фотографией, где пламя пожирало огромную китовидную форму, окружённую лесами:
– Как раз оболочки для гелия меняли, корабль и взлететь не смог. Губители, обаче. На Драйгене голод теперь начнётся.
– Дай-ка гляну?
Взгляд корчмаря в учении упал на один из рунных столбцов под фотографией.
Самыми тяжкими преступлениями они искони считали поедание рыбы и птицы, но с недавних пор Мудрило Страшный добавил к этому списку езду на небритом яке. По-прежнему идут споры о том, почему чолдонцы оставили степи к югу от Девятиречья, место своих всегдашних кочевий. Расхожее суждение, что это связано с переменами в погоде, неправильно. Усыпанный трупами путь верховых отрядов Мудрила на северо-запад начался ещё за два года до первого извержения Орафайокуля.
