Клавдия Родионовна встала и ушла с гордым видом, бросив через плечо:
– А еще медсестра. Хамье.
После этого случая она стала воспринимать Рысеву как личного врага.
Ксения Петровна, любившая Лену, грустно вздохнула, и промолвила:
– Нет такого места, милая…
Врач Соколова строго отчитала Лену за эту вспышку гнева. Девушка сидела, вжав голову в плечи, не решаясь вымолвить ни слова.
– Что за разговоры, Рысева? Чего ты этим добилась? – наседала доктор на помощницу. – Не понимаешь, почему они тут сидят? Не со следствием бороться надо, а с причиной. А если причина – возраст, то и бороться нет смысла. Надо просто смириться, Рысева, – добавила тетя Катя уже спокойнее. – Просто смириться. И не обращать внимания на некоторые вещи.
– Знаете, мне то же самое папа говорил, – отвечала чуть слышно Лена, видя, что гроза миновала. – Я думала, смиренные люди – это слабаки, на которых ездить можно. А выходит, чтобы быть смиренным, нужна огромная сила…
– Твой отец – очень мудрый человек, – кивнула с улыбкой тетя Катя. – Запомни его слова.
Лена урок, который преподали ей отец и доктор Соколова, запомнила навсегда. Она больше не давала воли своему гневу. И постепенно на смену злости пришла… жалость.
Рысева жалела всех. Жалела Екатерину Андреевну и других докто-ров, работавших на износ. Жалела старушек, таскавшихся в госпиталь, как на работу, в одно и то же время с одними и теми же жалобами. Мужиков с простатой, дам в климаксе, детей с больными животами… И немного себя. Лена затруднялась сказать, чего именно ждала она, решая стать медиком, но явно не этого.
А через год после того, как Лена с головой окунулась в жизнь медиков, исчезла и жалость. На смену ей пришла привычка. «Привычка – вторая натура, стерпится – слюбится», – говорили люди. И Лена на своей шкуре убедилась: да, это так.
Друг семьи Рысевых, школьный учитель, игравший на гитаре, сочинил песню про свою работу. Там были такие строчки: «Казалось, школа для меня не больше, чем привычка. А оказалось, что она, не меньше, чем судьба»[16]. Шагая в первый раз после долгого перерыва на работу, в кабинет тети Кати, Лена напевала про себя эти строчки.
«Это не только про школу можно спеть, – размышляла она. – Про любую работу. Про больницу – уж точно».
Привычка принципиально ничего не поменяла в жизни Лены: темные круги под глазами никуда не делись, на работу она по-прежнему ходила без особой радости. Но и страдать перестала.
Екатерина Андреевна не стала расспрашивать девушку, вышедшую с больничного, о подробностях ее первой охоты, за что Лена была ей очень благодарна. Охота осталась в прошлом. Жуткие воспоминания отошли на второй план. Лена с головой погрузилась в работу.
Первыми, к самому началу приема, явились Маша Попова, ровесница Рысевой, недавно вышедшая замуж, и забавный карапуз, учившийся в школе. Его звали Вова, но одноклассники дразнили мальчика «Фофа» из-за дефекта дикции. Мальчик сносил насмешки стоически.
– Лен, займись ребенком, – распорядилась Екатерина Андреевна. – Заходи, Попова. Садись. Что случилось?
Врач Соколова знала всех жителей станции и в лицо, и по имени.
Вова вошел следом за Машей. На лице мальчугана застыло страдальческое выражение. За то время, что он шел через кабинет и садился на стул, Вова икнул два раза. И оба раза чуть не заплакал.
– Давно это у тебя? – спросила Лена.
– Фторой день, – шмыгнул носом Вова; бедный ребенок не только заикался, но и шепелявил сильнее, чем обычно, и понять его было нелегко. – Тетя Лена, я больфе не могу. Ик. На меня фсе ругаются. Говорят, фто я… Ик. Мефаю. А я фто?! «Попей фодички» – гофорят. А не помогает!
– Совсем не помогает? – уточнила девушка.
– Опять нафинается, – понурился мальчик. – И фсе снофа ругаются. Ик.
– А если дыхание задержать? – Лена тоже иногда икала, и этот способ отлично помогал справиться с неприятностью.
– Пробофал, – чуть не заплакал ребенок. – Не помогает. Ик. Андрюхе помогает. Мне не помогает. Ик.
– Приступы больше суток – это серьезно, – заметила Лена, озабоченно барабаня пальцами по столу. – Значит так, я знаю, как быстро остановить икоту. Есть один вариант. Бу! – тут она резко вскочила и топнула ногой.
Ребенок от неожиданности вскрикнул. Маша Попова едва не упала со стула.
– Рысева, ты больная?! – закричала она.
Врач Соколова нахмурилась. Она решила, что у Лены из-за перенесенного во время охоты потрясения начали шалить нервы или что та решила так пошутить. Но Екатерина Андреевна не успела открыть рот, чтобы отчитать медсестру, когда заметила чудесную перемену, произошедшую с Вовой – он больше не икал.
Гримаса испуга быстро сошла с детского личика, ему на смену пришла блаженная улыбка. Губы шептали слова благодарности…
– Хорошая идея, Лен. Молодец, – улыбнулась тетя Катя, одобрительно качая головой. – А тебе, Попова, это тоже сигнал, кстати. С нервами совсем беда. Пожалуйста, продолжай…
Маша что-то с жаром, активно жестикулируя, рассказывала Екатерине Андреевне, но Лена не слышала ее слов. Она полностью сосредоточилась на мальчике, своем, личном пациенте. Все остальное для нее сейчас не имело значения, не существовало.
– Расскажи маме про этот способ, – Лена уселась обратно на стул и продолжала невозмутимо наставлять мальчика. – Главное – напугать неожиданно. Есть еще такой вариант. Наливаешь воду в чашку. Не в стакан, он высокий, именно в чашку. Если нет чашек в доме, возьмите у кого-нибудь. Встаешь, выгибаешься, руки отводишь за спину… Ах, пробовал? Хорошо. Но лечить надо не следствие, а причину. Поэтому, Вов, послушай меня.
С этими словами она придвинулась ближе. Взяла Вову за руку, посмотрела замученному икотой и насмешками ребенку прямо в глаза.
– У тебя, мой друг, серьезные проблемы. Икота – это верхушка айсберга. В школе айсберги проходили?
Вова старательно закивал, хотел что-то сказать, но Лена жестом приказал ему молчать.
– Но речь не о школе. Икота, дорогой мой, не бывает у тех, у кого все в порядке с животом, – она похлопала его по пузу. – Понятно? Живот в твоем случае страдает из-за печени. Печень работает неправильно у тех, кто нервничает. А ты нервничаешь. И я догадываюсь, почему.
– Потому фто я смефно говорю, – тяжко вздохнул Вова.
– Именно. Фефект фикции – штука серьезная и лечится плохо. Я бы тебя с радостью направила к логопеду… Если бы он у нас был. Однако выход есть. Анекдот тебе расскажу сейчас. Жил один мальчик, который смешно говорил, так смешно, что просто ни слова не мог сказать без ошибок. И над ним все смеялись. А потом он пошел… Как думаешь, куда? На бокс. И больше никто никогда над ним не смеялся.
