— Неплохая маскировка. Тебя не узнать. Но брюнеткой была краше, — ответил ваш неумелый рассказчик, сел на кровать, но тут же встал, решив, что это движение может быть истолковано неверно.
Его именно так и истолковали.
— Румянцев, ты собираешься обсуждать всякую чепуху или делом займешься? — Ее крепкая и одновременно нежная ладонь легла мне на грудь, и я ощутил, что брюки внезапно стали очень тесными. Очень. И от Фэйри эти метаморфозы не укрылись. — Я вижу, ха-ха-ха, что делом!
Она толкнула меня на кровать, куда я загремел, ибо отступать было некуда. Фэйри ловко уселась сверху, и я понял, что сейчас меня будут долго и с наслаждением насиловать. Не было уверенности, что в нынешнем своем состоянии я сумею справиться с этой девушкой-тигрицей.
— Фэйри, я… — Она запечатала фразу тягучим поцелуем, а руки мои оказались намертво прижаты к одеялу ее руками.
А вот это она зря!
— Фэйри! Черт возьми, ты в состоянии слушать?! — Я вырвался, что было не просто (да и не очень хотелось), перевернул ее на спину, оказавшись в классической позиции «мальчик сверху».
— О, да-а-а… — застонала девушка, и я оказался в куда более крепком плену ее ног. — Я в состоянии!
— А я нет! — заорал я, отчаянно сопротивляясь ее нежному, но неостановимому натиску-притяжению.
— Вре-е-ешь, я чувствую! — О да, я врал, а она чувствовала, ибо было что почувствовать.
Пришлось влепить пощечину, а рука у меня тяжелая. Я вскочил и заговорил. Грозно и резко.
Ну, так мне казалось.
— Фэйри, слушай! Я не хочу и не буду с тобой спать, трахаться, заниматься сексом, или любовью, делать бум-бум и фики-фуки! Мне все равно, что ты думаешь по этому поводу, но это моя жизнь, мое решение, и точка! Между нами ничего нет, не может быть и не будет! Ты поняла?! Ты очень красивая женщина, тебя хочет половина Кастель Рохас, весь «Последний Ковчег», но не я! Я ценю нашу дружбу, восхищаюсь твоей силой и мастерством пилота, уважаю твою волю и личность! Но я люблю другую, понимаешь?! Люблю, черт возьми! Люблю! И не стану ей изменять! Даже если бы ты была в десять раз красивее, с углями в заднице, как у Елены Троянской, и печкой между ней; как у Венеры Милосской! Все! Я доступно изъясняюсь?!
Если продолжить античные аналогии, я стоял в позе «Цицерон изобличает Августа», а в конце тирады убедительно потряс кулаком.
Фэйри резко поднялась, а я отступил на два шага. Зная ее бешеный темперамент и физические данные, можно было ожидать крюк с ноги в череп или колено в челюсть. Однако случилось нечто третье, непредсказуемое. Она вдруг села за столик, сняла очки, уперла локти в столешницу, лицо в ладони и заплакала.
Ой.
Ой три раза.
Ручьи девчачьих слез никак не вязались ни с новообретенным деловым обликом, ни с чертовски сексуальными тренированными мышцами, что проступали сквозь ткань. Прическа растрепалась, на лицо падала прядь, которую она постоянно откидывала короткими, злыми движениями.
Характер требовалось выдержать, так что я не стал гладить ее по голове и прочая. Вместо этого я сел напротив и протянул носовой платок.
— Фэйри… Послушай, Фэйри! Ну мы же взрослые люди… Перестань плакать, давай останемся друзьями… — Песня старая как мир не сработала.
Истерся винил за древностью лет на той грампластинке? Не иначе.
— Ы-ы-ы-ы… друзьями! А я, как дурочка… вырядилась… Кругом подонки одни, сволочь уголовная… В кои-то веки нормальный мужик, добрый… появился! Ы-ы-ы-ы… Старалась, думала полюбит, заживу по-людски… Задолбало все… Двадцать семь лет… Ы-ы-ы-ы-ы… Я детей хочу! И тебя… ы-ы-ы… люблю тебя, а ты…
Она надолго замолчала, уродуя линию плеч в беззвучных рыданиях. Наконец, взяв платок, вытерла лицо и вернула на нос очки. На меня смотрели холодные, хоть и зареванные глаза. И очень злые.
— А ты дурак, Румянцев. Завидую той бабе. Честно, завидую. Но ты все равно дурак.
Фэйри одернула юбку и вышла из комнаты. Стремительная и прямая, как Елена Троянская, которую отверг Парис, несмотря на угли в заднице.
Я же смотрел в закрытые двери и думал, как же вульгарны эти пластиковые панели под дуб!
Не о нужном думал я, не об актуальном!
Актуальный вопрос звучал так: я нажил смертельного врага или это просто еще одно разбитое сердце в тысячелетней войне между мужчиной и женщиной?
Октябрь 2621 г.
Город Лондон
Атлантическая Директория, Солнечная система, планета Земля
«Территориальный демонтаж Великобритании сочетался со всесторонней политической реформой. В частности, был распущен парламент, который „Голубая папка“ определяла следующим образом: „Английский парламент — вековое осиное гнездо англосаксонского империализма, проводник политики неоколониализма и источник лицемерной пропаганды квазинародовластья как единственно возможной формы политического устройства всех государств мира при фактическом переходе к олигополии на территории самой так называемой „Великой Британии““».
Политическая история стран Европы и Азии в XXII–XXIII вв. Авторский коллектив под общей редакцией акад. П. Н. Кузина. Москва, «Наука», 2321 г.
Ваш покорный слуга валялся в люксовой каюте лайнера «Лада» и читал бладовскую нетленку. А именно «Скрижали Праведных».
Во-первых, читать больше было нечего. Во-вторых, испытываю тягу к бумажным книгам. В-третьих, «Скрижали» оказались по-настоящему сильной вещью!
Позади остался короткий и нервный перелет от Цандера до Кирты на планете Махаон (система Асклепий), в пограничье Синапского пояса. Короткий — потому что рядом, всего пятьсот парсеков. Нервный — так как я не мог поверить, что группу отъявленных мерзавцев и рецидивистов не примут под белы рученьки прямо в космопорту Кирты.
Однако все обошлось. Уж не ведаю: к счастью ли?
И вот — «Лада», о чем возвещают надписи, чеканенные на бронзовых ободках круглых старорежимных иллюминаторов. Лететь далеко и долго, с пятью подскоками на пределе дальнобойности ее изношенной группы Х-движения и соответствующим числом заходов в различные орбитальные космопорты. По этой причине мой люкс стоит просто невозможную кучу денег. Ну еще бы! Лететь до Земли почти неделю! А каюта роскошная, почти неотличимая от номера пятизвездочной гостиницы!
Когда я ухватил в цепкие лапки билет и прочел количество нулей на ценнике, моя физиономия вытянулась сверх физически возможного предела. Дело было в баре космопорта «Кирта — Транзит», где мы коротали время до отлета за кружечкой коньяку.
— Эй-эй-эй! Ты смотри не подавись! — окликнул меня Салман дель Пино, он же Рикардо дель Эстебан.
