Макса поразило, каким старым Гитлер выглядел вблизи. Ему было чуть больше пятидесяти лет, но под глазами уже образовались тяжелые мешки, скулы резко очертились, а глубокие морщины пересекли лоб. Если бы не приметная щеточка усов и характерные жесты, Макс, пожалуй, не узнал бы его. Правда, глаза Гитлера смотрели уверенно и ясно, а губы были плотно сжаты, выражая решительность и твердость.
Фюрер протянул Максу Железный крест и пожал руку — ладонь его была твердой и сухой. Макс, как положено, отсалютовал. Гитлер закончил обход и повернулся к Геббельсу:
— Оставляю наших героев на растерзание журналистам. Я приму их чуть позже, в своем кабинете.
В зал внесли высокие узкие бокалы с шампанским, гости задвигались, заговорили, стали подходить к награжденным, жать руки, поздравлять с орденами. Подбежали фотографы, защелкали аппаратами. Макса ослепило сразу несколько вспышек — его внешность привлекала внимание, все вдруг захотели снять высокого, стройного, белокурого лейтенанта в новенькой, с иголочки форме. Прекрасный портрет, как раз на первую полосу!
Макс отошел чуть в сторону, чтобы не принимать участие в общем безумии, но его попросили встать вместе со всеми, чтобы сделать парадный снимок. Затем каждого по отдельности запечатлела Лени Рифеншталь и попросила сказать несколько слов для фильма. Макс отделался общими фразами — о героизме немецких солдат на Восточном фронте, о важности их дела и неизбежной будущей победе. Короче, повторил ту чушь, которую чуть раньше произнес сам Гитлер.
Но именно этого от него и ждали — все остались очень довольны. И журналисты, и Лени, и герр Штольц, который неприметно стоял рядом и бдительно прислушивался к тому, что говорят награжденные офицеры. Не дай бог, ляпнут что-нибудь не то. Вдруг начнут рассказывать об ужасах войны или больших потерях, которые несет германская армия… Тогда он должен будет вмешаться и как-то исправить ситуацию.
Через пятнадцать минут герр Штольц отогнал прилипчивых журналистов и повел награжденных офицеров в глубь Рейхсканцелярии. Снова начались длинные коридоры, устланные бордовыми дорожками. Здоровенные эсэсовцы стояли у каждой двери и бдительно следили за всеми входящими. Настоящие цепные псы! Наконец офицеров привели в просторную, со вкусом обставленную комнату.
Это был личный кабинет Гитлера. Макс обратил внимание на низкий, широкий письменный стол, заваленный бумагами, рабочее место фюрера. Возле него стояло несколько тяжелых кожаных кресел. Еще один стол, с бронзовыми светильниками и великолепным письменным прибором, находился у высоких стрельчатых окон, выходивших прямо в сад.
В саду, как было известно Максу, скоро построят подземный бункер, в котором Гитлер и проведет свои последние дни. Там же он покончит жизнь самоубийством — 30 апреля 1945 года. Через три года… В кабинете имелся также изящный мраморный камин, возле которого полукругом стояли диваны, кресла и торшеры — очевидно, место для общей беседы и отдыха.
У камина на медвежьей шкуре небрежно развалилась черная немецкая овчарка — любимая собака фюрера. При виде гостей она слегка приподняла морду и навострила уши, Герр Штольц жестом успокоил ее: «Спокойно, Блонди, все свои!» Овчарка зевнула во всю розовую пасть и снова опустила морду на лапы — очевидно, привыкла к такого рода визитерам.
Пол кабинета покрывали толстые ворсистые ковры, заглушающие шаги, на стенах, отделанные красноватым мрамором, висели старинные шпалеры. Над темными дубовыми дверями, ведущими в соседние помещения, красовались позолоченные имперские орлы и геральдические щиты с рыцарями. В общем, весьма помпезно.
Одна из дверей, прямо позади письменного стола, открылась, и в кабинет вошел Гитлер. Он был в очень хорошем настроении.
— Господа, — радостно сообщил он, — я только что получил хорошее известие — наша 24-я танковая дивизия прорвала оборону русских! Сегодня утром она успешно переправилась через Дон и сейчас ведет наступление на Сталинград. Еще неделя, максимум две, и город, носящий имя Сталина, будет взят. Мы выйдем к Волге! Предлагаю всем выпить за это.
По знаку фюрера адъютанты открыли пару бутылок с коньяком и наполнили маленькие стеклянные стопочки. «За победу!» — провозгласил тост фюрер, и все дружно выпили. Макс, вспомнив старый советский фильм про подвиг разведчика, дождался, пока все поставят стаканчики на стол, и тихо произнес про себя: «За нашу победу!» И только после этого выпил. Коньяк, кстати, оказался, очень хорошим, выдержанным. Приятная, терпкая, ароматная жидкость тепло и плавно растеклась по всему телу.
Фюрер, как заметил Макс, только делал вид, что пьет, сам же лишь едва пригубил напиток. «Ну да, — вспомнил Макс, — он же вина не употребляет и мяса не ест. Вегетарианец, мать его, здоровье бережет, надеется прожить долго. Однако не выйдет». И злорадно усмехнулся про себя.
Гитлер предложил гостям перейти поближе к камину — для беседы. Сам он занял центральное кресло (верная Блонди тут же легла у его ног), а все остальные расселись по диванам и креслам вокруг него. Герр Штольц и адъютанты встали позади.
Гитлер начал расспрашивать каждого о службе, интересоваться настроениями в частях, и особенно — среди солдат. Офицеры отвечали по возможности подробно, но без излишних деталей — чтобы не отнимать времени. За исключением майора-танкиста — тот разошелся не на шутку, в мельчайших деталях стал описать наступление под Харьковом, за которое он получил свой Железный крест. Герр Штольц с неудовольствием покосился на майора, но промолчал. Фюрер дипломатично сделал вид, что ему действительно интересно…
Макс не хотел привлекать внимания к своей персоне, поэтому сидел тихо и отвечал на вопросы по возможности односложно и кратко. Ему был неприятен разговор и вообще весь этот прием. Но что делать — приходилось терпеть. Макс был вынужден играть роль лейтенанта Петера Штауфа, другого выхода не было.
Через пятнадцать минут Гитлер закончил беседу и поднялся, офицеры тут же вскочили. Фюрер проводил их до дверей и каждому пожал на прощание руку. Снова начались длинные, бесконечные коридоры, лестничные марши и переходы. По пути Макс думал: «Надо же, увидел сегодня самого Гитлера, более того — находился у него в кабинете и даже сидел с ним у камина. Да еще мирно беседовал… Если кому-то рассказать, не поверят. Скажут: гонишь, брат. Как можно разговаривать с трупом? Он же семьдесят лет как мертвец! Посмеялись и покрутили бы пальцем у виска — совсем рехнулся парень. И были бы абсолютно правы…»
Макс нащупал в кармане квадратную коробочку. В ней, на бархатной подушечке, лежал его Железный крест. Точнее, лейтенанта Петера Штауфа. «Видимо, придется мне привыкать к этой действительности, — сказал Макс про себя. — Кажется, я застрял здесь надолго…»
