Воин ринулся на неподвижную цель. Глеб видел, как словно в замедленной съемке вздымается вверх меч врага, как открывается в яростном крике рот, как обрисовываются рельефом мускулы рук. В это мгновение он мог просто ткнуть противника в открывшееся напряженное горло, но не этого он хотел. Дождавшись, когда клинок начнет рушиться на него, Глеб повел свои руки вверх, блокируя атаку. Он жестко подставил лезвие своего меча, и лязг столкнувшейся стали вновь отозвался болью в ладонях. Вражеский клинок лопнул от мощного удара, и пока обломок отлетал в сторону, играя бликами на ярком солнце, Глеб молниеносно, не обращая внимания на немоту в ладонях, нанес два удара: первый — диагональный с плеча на пояс, глубоко прорубивший кольчугу, и тут же, выхватив клинок, не дав ему застрять в теле врага — второй — скользящий, вспоровший противнику горло.
Бледное лицо воина окрасилось алыми мазками. Выронив сломавшийся меч, он обоими руками схватился за шею. Не сводя вытаращенных глаз с победителя, стал медленно заваливаться на землю, и Глеб отступил, не желая, чтобы его забрызгало фонтанирующей кровью…
— Спасибо, — поблагодарил маг, подходя к нему. Он сбросил с головы капюшон своего одеяния, открыв лицо: — Если бы не ты, я был бы уже мертв.
— Сам не знаю, что на меня нашло, — ответил Глеб, тяжело дыша. — Взбесили они меня.
— Меня зовут Епископ.
— Глеб.
Теперь Глеб смог получше рассмотреть мага. Тот был молод. Худое волевое лицо дышало странной силой, глаза смотрели прямо, и было в них что-то такое, что пугало и настораживало. Холод, отстраненность, словно у этого человека имелась некая цель, и ничто не могло остановить его на пути к ней. Свободный серый балахон не давал возможности оценить сложение и физическую силу мага, но видно было, что в плечах он не слишком широк.
— Я твой должник, — сказал Епископ.
— Пустяки.
Молодой маг вновь спрятал лицо под капюшоном, спросил:
— Ты будешь их обыскивать?
— Нет, — Глеб покачал головой.
— Тогда это сделаю я.
Епископ неторопливо и методично обшарил трупы: вывернул у убитых карманы, стащил кольчуги, снял с поясов тугие кошельки. Он вернулся, протянул деньги:
— Это твое по праву.
— Нет, — Глебу стало противно. — Мне не надо, у меня все есть.
— Как хочешь. Я твой должник вдвойне. — Маг распахнул свой балахон, и Глеб увидел, что изнаночная сторона одеяния сплошь обшита карманами: большими и маленькими, набитыми и свободными. Епископ быстро рассовал деньги и запахнулся.
— Ты в деревню?
— Да.
— Я тоже.
Они сошли на дорогу и направились к уже совсем близкому селению.
Через какое-то время Глеб обернулся.
Два тела лежали на обочине. Даже отсюда были хорошо видны алые лужи на серой пыльной траве. В небе кружили вороны и стервятники, постепенно снижаясь по незримой спирали.
В селениях людей всегда есть, чем поживиться.
5
На высоком частоколе возле самых ворот торчали три мертвые головы, насаженные на заостренные колья.
Глеб остановился перед ними. Встал и Епископ.
— Гоблины, — сказал маг. — Вчера я видел их издалека. Целый отряд. Слава богу, они меня не заметили.
Обтянутые буро-зеленой кожей черепа с выклеванными глазницами были ужасны. У одной головы из гниющей щели рта длинной лентой вывалился узкий острый язык. Другая словно бы ухмылялась, показывая кривые шипы зубов. Глеб отвернулся.
Из распахнувшихся деревенских ворот вышел мужик с косой на плече, глянул на застывших перед изгородью Двуживущих, усмехнулся.
— Нечего стоять, — сказал Глеб напарнику. — Ты идешь?
Они вошли в ворота. Мужик снял косу с плеча и посторонился, провожая их взглядом.
В селении насчитывалось более сотни дворов. Здесь было несколько улиц, лучами расходящихся от маленькой площади в центре. Вокруг небольшого пруда росли деревья и густые ивовые кусты. Поля находились с той стороны изгороди, на незащищенной земле, но почти возле каждого дома зеленели небольшие огороды в несколько гряд.
Дома, выложенные из глиняных кирпичей, сильно разнились по степени ухоженности и размерам. Некоторые сверкали свежей побелкой, некоторые серели осыпающимися стенами. Среди низких корявых мазанок попадались и настоящие хоромы, черепичные крыши которых поднимались выше частокола.
— Где здесь у вас можно поесть? — обратился Глеб к проходящей мимо женщине. Она небрежно махнула рукой вправо, сказала:
— Одноглазый Ургин в конце этой улицы. Пойдете прямо и упретесь, — и пошла дальше.
Навстречу пробежали мальчишки, пиная чей-то круглый череп. Возле одного из домов сутулый старик вилами перетаскивал на двор сено, вываленное ворохом прямо посреди улицы. Молодая девушка несла от колодца полные ведра воды. Людей встретилось немного, и все они занимались своими делами, не обращая внимания на пришельцев. Или просто не выказывая своего интереса.
Из подворотни выскочила мелкая шавка, забрехала на чужаков, держась на безопасном удалении. Увязалась за Двуживущими, мотаясь из стороны в сторону на кривых лапах. Обвисшее сосками брюхо забавно болталось, шаркая по земле — видимо сука выкармливала щенков. Епископ цыкнул на нее, и она, визжа, полетела домой. За высоким глухим забором грозно залаял пес, глухо взрыкивая и давясь злобой. Этот, чувствовалось, намного крупней и серьезней.
Улица завершилась тупиком. Жерди частокола преградили путь. Глядя на них, Глеб подумал: откуда здесь столько дерева? Ведь вокруг сплошная безлесная степь. Неужели везли бревна издалека? Значит, есть чего опасаться, от чего отгораживаться. Он вспомнил гниющие головы на шестах и поежился.
По правую сторону закончившейся тупиком улицы стоял двухэтажный бревенчатый дом. Окна второго этажа приходились вровень с заостренными пиками частокола. Плоская крыша строения представляла отличную позицию для обороны деревни. Десяток метких лучников или пращников, забравшись наверх, могли сдерживать нападающих по всей восточной стороне обнесенного оградой селения.
Перед домом была вкопана вывеска с надписью «Одноглазый Ургин». Груда пустых бочек и старая рассохшаяся кровать, стоящие рядом с неказистой афишей, по замыслу хозяина, должны были намекать на возможность угощения и ночлега.
Дверь была открыта, и путники без колебаний вошли внутрь.
Просторная светлая комната производила хорошее впечатление свой чистотой и ухоженностью. Здесь все было продумано. Небольшие столики выстроились возле стен, оставляя свободным центр зала. К каждому прилепились четыре крепких стула. Простой открытый очаг, не камин, конечно, но не дымящий помимо трубы и тщательно выкрашенный белой известью, приятно теплился нежаркими углями. Выскобленная до сияния стойка сбоку от входной двери была уставлена чистой посудой. За ней, горделиво сложив руки на груди и высоко держа большую лобастую голову, сверкающую обширной залысиной, застыл хозяин. Оба глаза у него были на месте, и Глеб заподозрил, что это вовсе не Одноглазый Ургин.
