— Пропавших деталей нет на полу? — спросила Лигачева, оглядывая инструменты, обрезки труб и водопроводную арматуру, которые Стешин и помогавшие ему в ремонте солдаты разбросали где попало.
— Нет, лейтенант, они исчезли, не осталось и следа, — ответил Стешин. — Мы кое-как включили аварийный генератор через главный щит прямо на систему освещения, но, чтобы подать топливо на котел, надо чем-то заменить эти пропавшие вентили, но я пока ничего не придумал — ведь мы солдаты, а не техники.
— Полно, сделайте, что сможете, — подбодрила его Лигачева.
— Лейтенант! — крикнул кто-то с противоположной стороны зоны обслуживания. Лигачева обернулась и увидела фигуру, неистово жестикулировавшую в проеме входа в один из коридоров. — Выходите скорее! Туда, в тот проход! Он... он...
Лигачева увидела, в каком направлении показывал солдат, и внезапная догадка поразила ее. Она стремительно бросилась вперед, чтобы снова взглянуть на трупы, которые при восстановленном электрическом освещении выглядели еще ужаснее.
— Их двенадцать, — сказала она, быстро пересчитав. — Двенадцать человек — Галичев и его бригада, но здесь оставался еще и Собчак!
— Кто? — спросил Шефер.
— Пошли, — сказала ему Лигачева, направившись по проходу к научной станции.
Шефер помедлил, оглядывая русских солдат, обступивших его со всех сторон с оружием наготове, но затем последовал за их лейтенантом по множеству коридоров, которые поблескивали в неустойчивом свете голых электрических лампочек белизной ледяной корки, покрывавшей стены и потолки. Проложенные под потолками трубы сверкали бесконечными рядами сосулек. Шеферу приходилось сбивать их рукавицей, чтобы не наклонять голову. Это его занятие сопровождалось довольно сильным грохотом и хрустом льда под сапогами.
Последний проход оканчивался в пустом помещении с голыми бетонными стенами. Пол в нем был скользким, на нем лежал тонкий слой темного от грязи льда. У дальней стены возле открытой двери стоял солдат: совсем ребенок — подумал Шефер — замерзший и перепуганный, несмотря на военную форму и автомат в руках. Лет восемнадцать, предположил нью-йоркский детектив, но выглядит не старше шестнадцати.
— Лейтенант, — заговорил солдат нетвердым голосом, но явно с облегчением при появлении начальства, — он лежит там, не позволил прикоснуться к себе, даже не назвал мне свое имя...
— Собчак, — воскликнула Лигачева, — о Боже. Его зовут Собчак. — Она протиснулась мимо солдата и заглянула в лабораторию, ожидая увидеть кровь и опустошение, не сомневаясь, что на Собчака напал монстр.
В лаборатории было все по-прежнему — ни один прибор не поломан. Почти все металлические поверхности аппаратуры и оборудования покрывал иней, но все осталось на своих местах. Датчики и экраны были мертвы, — видимо, кто-то выключил приборы или их испортил холод, но, возможно, восстановленного Стешиным электроснабжения оказалось недостаточно. Во всяком случае, освещение станции казалось значительно более тусклым, чем обычно.
А воздух в лаборатории был много, много более холодным, чем в остальных помещениях комплекса, почти таким же, как наружный. Лигачева нахмурилась:
— Где...
Солдат показал рукой, и Лигачева увидела Собчака, лежавшего плашмя на полу. Его руки и ноги были обнажены... возле рукавов и штанин они были красного цвета, дальше его сменял фиолетовый, пальцы почти почернели.
Глубокое обморожение. Лигачева знала признаки глубокого обморожения, но с таким тяжелым случаем столкнулась впервые. Она мгновенно поняла, что дела ученого совсем плохи.
— Такая невыносимая белизна, — пробормотал Собчак, закрывая обмороженной рукой лицо. Его голос звучал хрипло и был очень слабым. Лигачева не сомневалась, что у него простужено горло, а возможно, и воспалены легкие. — Такой невыносимый холод и какая белизна, — продолжал он говорить. — Разве не восхитительно? — Он махнул рукой, и омертвевшая кисть, неестественно мотнувшись, стукнулась об пол. — Видите? Разве не восхитительно?
Лигачева торопливо подошла к ученому и опустилась на колени:
— Собчак, это я — Лигачева. Что случилось? Вы должны рассказать нам, что произошло.
Собчак повернул голову и попытался сосредоточить взгляд. Она увидела, что его левое ухо тоже обморожено до черноты.
— Лигачева? — сказал он. — Да, да, да. Я понимаю вас.
— Собчак, что случилось?
— Я спрятался. Я испугался... Я слышал вопли, а дверь была заперта, и я не посмел... Мои сапоги остались снаружи, но я... и холод, отопление прекратилось, а я все еще не смел...
— Да, понимаю, — сказала Лигачева, — я все понимаю, но теперь вы в безопасности. Мы доставим вас к доктору.
Она знала, что скорее всего уже слишком поздно: Собчак почти наверняка на пороге смерти, но даже если останется жив, то потеряет обе пары конечностей, что для этого маленького ученого может оказаться хуже смерти.
— Они ушли, — снова заговорил Собчак. — Я следил за ними по приборам, с помощью сейсмометра... но страх не оставлял меня. И я все равно не знал, как включить отопление.
— Я вас понимаю, Собчак, — повторила Лигачева.
— Я нарисовал карту, — добавил Собчак.
— Вот она, — сказал Шефер, заметив лист бумаги. Он не был тронут инеем, который появился, когда остывал влажный воздух лаборатории. Ученый трудился над картой, уже замерзая. Детектив взял лист с рисунком и повернул, чтобы на него упал свет.
— Рядовой, — обратилась Лигачева к солдату у двери, — пришлите сюда фельдшера, бегом марш!
Парнишка отдал честь и умчался. Шефер посмотрел ему вслед и сказал:
— Похоже, наши друзья обосновались поблизости от каньона или оврага, возможно даже в нем самом, километрах в восемнадцати-двадцати от станции. — Потом добавил: — У этого вашего парня лучше получалось рисовать карты, чем наматывать портянки.
Лигачева резко распрямила спину и смерила Шефера взглядом, затем поднялась на ноги и вырвала карту из его рук и сунула в карман шинели, даже не взглянув на нее. Она стояла, сердито разглядывая американца. Макушка ее головы едва достигала груди Шефера, но она, похоже, не считала себя ниже него даже ростом.
— Человек умирает, а вы говорите об этом, словно о каком-то пустяке, — сказала она. — Что же вы за человек, если можете шутить по такому поводу?
Шефер долго смотрел на нее сверху вниз, ничего не говоря, но послышавшийся из дверного проема голос не дал ему оправдаться.
— Лейтенант, вас вызывают по радио — срочное сообщение из Москвы. Генерал Пономаренко! — Это был голос сержанта Яшина.
— Иду, — не оборачиваясь, откликнулась Лигачева. Она еще целую секунду сверлила Шефера взглядом, затем повернулась на каблуках и широким шагом удалилась.
