Стало тоскливо и одиноко.
Здесь, на открытом месте, шум дождя казался сильнее, видимо, из-за плотной стены леса, окружавшей по периметру посадочное поле. Флэндри слышал, как булькает вода в сточных канавах. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, он различил несколько зданий в конце бетонки и направился было к ним, как тут же остановился, заметив тронувшихся оттуда навстречу ему людей. Ага, вот и делегация встречающих, подумал он, не двигаясь с места. Пусть они подойдут, а не он. Имперский престиж и все такое, если хотите. А что?..
К нему бодро маршировал отряд из шести подростков; Флэндри, в жилах которого текла на три четверти кровь белого человека, самого рослого из них был выше на полголовы. В свете ближайшего фонаря подростки превратились в литых крепышей с развитой не по годам мускулатурой и широкими плечами. Флэндри догадался, что имеет дело с не особенно высокой расой. У всех были черные гладкие волосы с одинаковыми челками и зачесом за уши, приплюснутые носы и слегка миндалевидные глаза. Униформа простая — зеленая с карманами юбка из водонепроницаемой синтетики, вроде тех, что носили шотландцы, сандалии и медальон на шее. Печать надменности лежала на их смуглых безбородых лицах, и это при том, что все их вооружение состояло из дубинок и кинжалов.
Вот забавно, как все-таки иногда приятно почувствовать тяжесть бластера на своем бедре, отметил Флэндри.
Когда отряд поравнялся с ним и развернулся в шеренгу, Флэндри заметил услужливо поднятый зонтик над одной гладко выбритой головой. Несмотря на невысокий рост и изящное телосложение, он казался атлетом. На нем было нечто вроде белого хитона, спадавшего свободными складками до самых пят и скрепленного, видимо, только на плечах какой-нибудь пряжкой (это для лучшей вентиляции, рассудил Флэндри). О его возрасте можно было только догадываться: гладкое, без морщин лицо с чувственными губами казалось в то же время по сравнению с другими более резко очерченным, а пристальный взгляд неподвижных глаз мог привести в замешательство кого угодно. Одна его бровь была покрыта золотой татуировкой. С шеи свисала звезда.
Несколько долгих секунд он не сводил глаз с Флэндри, потом произнес на ломаном архаичном английском:
— Добро пожаловать на Юнан Бизар. Прошло много времени… с тех пор как последний человек… ступил сюда.
На что гость отвесил поклон и ответил на чистом пулаойском:
— От имени его величества и от имени всех подданных Терранской Империи приветствую ваш мир и вас лично. Я — капитан Имперского Космического Флота сэр Доминик Флэндри. — Отдел разведки, решил он не добавлять.
— А, понимаю. — Человек, казалось, обрадовался возможности заговорить на родном языке. — Мне уже докладывали, что вы владеете пулаойским. Большая честь для всех нас, что вы взяли на себя труд изучить…
— Ну что вы. Никакого труда. — Флэндри пожал плечами. — Все здесь, в голове. Нейронный учебник. Мне вживил эту штуку один торговец на Орме, уже давно.
Музыкальный язык, на котором они сейчас говорили, развился в конечном счете из малайского, но за долгие годы претерпел чудовищные изменения. В свое время прапредки этих людей отправились колонизировать Новую Яву, но после ужасной войны с горзуни, триста с лишком лет назад, ретировались на Юнан Бизар и оказались отрезанными от всего человечества. В итоге их язык развивался по одним им ведомым законам.
Флэндри особенно интересовала реакция на его слова бритого человека. Тот поджал губы, пальцы на одной руке хищно скрючились, и он поспешно втянул ее в широкий рукав хитона. Остальные никак не проявляли своего отношения, оставаясь абсолютно бесстрастными, но и не сводили с Флэндри глаз. Дождь ручьями лил rib их плечам.
— Но что вы там делали? — воскликнул человек в хитоне. — Орма ведь не входит в вашу Империю! Мы за границами любой империи!
— Ну, это как посмотреть, — постарался как можно беспечнее ответить Флэндри. — Земля и впрямь далековато отсюда — в паре парсеков. Но разве вы не знаете, как неопределенны межзвездные границы, особенно при таком интенсивном взаимопроникновении цивилизаций? Ну а что касается Ормы… А почему, собственно, я не мог здесь оказаться? В конце концов, торгуют же туг бетельгейзиане, а мы с ними вроде не враги.
— Вопрос в другом, — услышал Флэндри заглушаемый дождем голос, — в том, почему именно вы оказались здесь.
Но тут же последовала дежурная улыбка — мол, все в порядке, парень.
— Впрочем, это не важно. В любом случае мы рады вас приветствовать. Позвольте представиться: Ниас Вароу — начальник Охранных Войск Планетарного Биоконтроля.
«Или полиции, — перевел про себя Флэндри. — А может, военной разведки? В противном случае трудно понять, с какой стати меня, представителя Империи (а у них нет пока повода думать иначе), встречает охранка вместо правительства. Если, конечно, у них Охранные Войска и правительство не одно и то же», — тут же добавил он про себя.
Внезапно — Флэндри даже вздрогнул — Вароу сказал быстро по-английски:
— Можете звать меня доктором.
Флэндри решил не забивать голову и принимать вещи такими» какие они есть, как советовал тот турист, попавший в султанский гарем. Чего ждать от этой публики — триста лет без присмотра. Еще и не такие странности возникнут.
— А что, всегда у вас так поливает? — Он плотнее запахнулся В плащ (что, впрочем, не спасало воротник, поникший от сырости) и с тоской вспомнил о Терре. Музыка, благоухание воздуха коктейли с блондинками в Эверест-Хаузе… И какого черта его занесло в эту дыру?.. Насильно ведь никто не гнал.
— Да, полуночные дожди у нас — вещь вполне заурядная, — ответил Вароу.
«Так-так. Сутки Юнан Бизар составляют десять часов — прикидывал Флэндри. — Вполне могли бы подождать еще пяток, пока не рассветет. Уж я этому был бы только рад, учитывая то, сколько вообще времени проторчал на орбите по их милости. Нет, на тебе. Вдруг, с бухты-барахты, извольте садиться. В ночь. В ливень. А так, за эти пять часов, приготовил бы себе королевский ужин, и проглотил бы его с подобающей скоростью, а не давился бы сандвичами. Ну и как это называется? Определенно им хотелось, чтобы я сел в ночь и в ливень. Но зачем?»
Тут, пока он так размышлял, Вароу извлек из-под хитона какой-то пузырек с крупными синими пилюлями.
— Вы что-нибудь слышали о здешней биохимической обстановке? — спросил он.
— Мне рассказывали что-то бетельгейзиане, но я не помню. То ли я не понял тогда, то ли они невнятно объясняли.
— Немудрено. У них ведь не человеческая иммунная система. Их не волнуют наши проблемы, и, естественно, им не интересно в этом разбираться. А вот нам пришлось. Для нас, как и для вас, самый воздух здесь — яд. Вы уже надышались тут, пока стояли, на всю оставшуюся жизнь, а осталось ее вам — дня на три.
