— Толково излагаешь, — и с сожалением вернул арбалет хозяину.
— Ну что, готов вернуться в рощу и посчитаться с тварями, выгнавшими нас оттуда?
— Фью-ить, — протяжно присвистнул мой приятель. — Вот что удумал! Готов, а то как же! Маугли бояться — в лес не ходить!
Климент появился минут через двадцать, как я его и просил — в сопровождении десятка Эквитов, с оседланной лошадью на поводу. Скакунами служили те же трупного цвета гиены, которых мы видели накануне. Страшны, конечно, зверюги, как смертный грех. Женьку мы загрузили баулом за спину молодому всаднику, тот слегка скривился от новой дополнительной поклажи, и мы тут же двинули в направлении рощи. Сложно передать то чувство, что переполняло меня от дробных звуков копыт, гиканья свирепых воинов, скачущих со мной навстречу опасности в лихой кавалерийской атаке с оружием в руках и готовых к жестокой сече со злобными псевдогуманоидами. Это было доселе не изведанное мной ощущение воинского братства по оружию, единения помыслов и пробуждения боевого инстинкта, дремлющего в каждом мужчине. То, о чем мечтает каждый зрелый и не очень представитель сильного пола, получая эрзац-впечатления от приключенческих романов и слащавых боевиков на экранах телевизоров. И тут и в помине нет садизма, кровожадности или психической патологии — природа-мать задумала и произвела нас бойцами, но уютное человеческое общество старательно заглушает древний зов крови вкупе с нормами морали и установками закона.
Перед рощей мы разделились на две равные группы. Пятеро Эквитов во главе с Климентом поскакали в обход, чтобы отрезать банде мародеров путь к отступлению. Мы с Женькой спешились. Женек пару секунд приходил в себя от езды по кочкам и пригоркам, потом сдернул со спины лук и наложил стрелу на тетиву. Под сенью древних стволов не обнаруживалось ни малейшего движения, не шевелились кусты самшита и мирта, на нижних ветвях деревьев не трепетал ни один листок, отодвинутый осторожной рукой. Враг затаился или предусмотрительно дал деру, не добившись успеха в нашем захвате. Эквиты быстро стреножили лошадей, и мы по широкой дуге вступили в рощу, стараясь не терять друг друга из виду. Вдруг Женька выкрикнул:
— Они наверху! — и выпустил первую стрелу в раскидистую крону терпентинового дерева.
Я поднял голову и встретился взглядом с двумя сверкающими углями вместо зрачков, горевшими злобным огнем. Жаждой убийства густо плеснуло от них на меня и пробрало морозом до самых костей. Иерарх не пожалел мрачных красок, вызывая к жизни этих жутких созданий. На полотнах Рубенса, Йорданса или Валеджо сатиры выглядят хоть и коварными, но в целом достаточно безобидными похотливыми существами. Эти же козлоногие твари, посыпавшиеся сверху на наш отряд, как перезрелые желуди, ничем не напоминали себе подобных с полотен великих живописцев.
Уродливые карикатуры на людей не более полутора метров роста, они сжимали в руках длинные изогнутые тесаки, которые тут же пустили в ход. Один из Эквитов свалился замертво, получив удар по не защищенной доспехом шее. Кровь веером хлестнула из разрубленных сосудов. Я принял своего противника на клинок шпаги и нырком увернулся от выпада другого сатира. На автомате применил прием, уже опробованный мной ранее тут же, в роще. Выпустил на секунду из рук эфес и рубанул второго наотмашь чеканом по сплющенной мохнатой голове. Одним движением, повернувшись вполоборота, ударом топора снизу с хрустом смял грудь набегавшему третьему. Вытащил клинок из уже упавшего первого нелюдя, короткой репризой распорол живот следующему и, получив передышку в несколько секунд, огляделся.
Женька на отходе всаживал стрелу за стрелой в двух атакующих его тварей. Один из сатиров рухнул в подлесок, со вторым мой друг скрестил мечи. Тварь тут же оставила на его плече алую зарубку. Но дорого же обошлось нелюдю касание Игрока — шотландский палаш тут же начисто отделил от плеча волосатую узловатую длань сатира, а еще через секунду с плеч слетела его курчавая голова. Эквиты ожесточенно рубились каждый с двумя-тремя противниками, к которым из чащи накатило пополнение в десяток новых претендентов на наши шкуры, вынудив воинов медленно отходить к опушке. Опьяненный битвой и неведомо откуда взявшейся верой в свою неуязвимость, я бросился в самую гущу нападавших. Разнес пару особо рьяных голов и очутился лицом к лицу с двухметровым монстром, вооруженным окованной железом дубиной. Над плечом свистнула стрела, и чудище неловко завалилось назад с торчащим из глазницы белым оперением. Ну хорошо, дружище, хоть не в ногу, как в предыдущий раз. Тем не менее я «завис» на какие-то доли секунды и расплатился за это двумя ударами палашей с разных сторон, один из которых взрезал мне наручник и глубоко распахал предплечье. Левая рука тут же онемела, и шпага скользнула на землю из ослабевших пальцев. Ох и солоно пришлось бы мне, если б Женька не уложил вновь размахнувшегося для последней атаки противника. Эквиты, видя, в какую я попал переделку, рванулись на выручку, сокрушая нежданным натиском своих противников. Но пока они ко мне пробивались, меня прижали к глянцевой коре одного из древесных исполинов. Не имея возможности полноценно сражаться, я лишь отражал топором выпады, получая новые кровоточащие отметины. Ломая кусты и нижние сучья деревьев, на место стычки наконец-то прибыла пятерка Климента. Солдаты тяжелыми ударами лихо пластовали нелюдей, боевые кони рвали зубами и втаптывали в дерн недругов. Сатиры дрогнули и побежали, преследуемые кавалеристами. Мои колени подогнулись, и я, Аника-воин, как куль с песком, свалился в мягкую листву. Через несколько минут сознание вновь вернулось ко мне от того, что Женька плескал целебное зелье прямо на мое лицо, стараясь попасть в рот сквозь сомкнутые зубы. Я захлебнулся драгоценной влагой и сел, озираясь и отфыркиваясь.
— Рановато ты, брат, стал из себя Конана изображать, — заметил Женя, заливая мою руку эликсиром. — Сам посмотри, эти мохнорылые тебе все доспехи исчавкали. Придется новые покупать. Ну да ладно. Главное, что жив. А то едва не получил шейный пластырь, как один из наших.
Замечательно, когда есть друзья. Эти люди нас хорошо знают, но все равно почему-то любят. Меня обдало жаром, и рана тут же стала затягиваться грубеющей на глазах прозрачной розовой кожей.
— Что есть, то есть, — признал я. — Эти твари разительно отличаются от живности из Лабиринта. Сам-то как?
— А мне что? Мне хоть пусть поубивают всех, лишь бы не было войны! Стоял сзади, да маслины посылал этим уродам. А вообще, шустрые они товарищи. Как есть, на сквозняк посадили, ну, в смысле, напали со всех сторон.
