Семена эти были доставлены в штаб, и обе смотрительницы животных пришли в неописуемый восторг от данной находки. Их вечно интересовала самая гадкая и опасная разновидность местной флоры и фауны. Володе же пришлось худо – раны загноились, начался жар. В довершение всех бед добровольцы, ребята смелые и решительные, но не обремененные излишками ума, на основании поверхностных расспросов решили, что цель их похода – могучий оружейный склад, зарытый прозорливым колонистом. Посему они щедро расходовали боеприпасы, не утруждая себя какими-либо тактическими и иными хитростями.
В результате, когда выяснилось, что самым боеспособным предметом из заначки Володи является серебряный столовый прибор, отряд остался почти без патронов. Благо, Владимир прихватил с собой из прошлой жизни изрядный запас медикаментов и через трое суток беспокойного сидения в шалаше на дереве пришел в себя настолько, что велел соорудить плот и сплавлялся по Змеиной тем же путем, которым он в первый раз выходил к базе вместе с Робертом.
В этот раз с ними не было лихого диверсанта, а с боезапасом проблема оказалась серьезной. Плавание получилось чрезвычайно насыщенным – от атак «летучих обезьян» отбивались штыками, ножами, прикладами и едва ли не кулаками. Искомый контейнер едва не был унесен ночью какой-то речной разновидностью спрута. Словом, не наткнись на них маленькая охотничья партия со Змеиных Языков, вряд ли отважная, но бестолковая пятерка добралась бы до нас и вынесла драгоценный груз.
Что было в контейнере? Там не оказалось военных грузов – столь предусмотрительными были только законченные профессионалы типа Роберта, Евгения, меня и еще нескольких милитаристов. Володя к ним не относился. Не было там и крутых медикаментов: на базе был запасец, и Евгений это знал. Все просто – там оказалось то, что совершенно невозможно изготовить при нашем отсутствии технологических мощностей. А именно – много-много табака. Разного. Был тут ароматный трубочный, горькие сигары, сигареты и папиросы всех мастей, злая махра. До сих пор в штабе подозревают, что часть той конопли, каковая имела зимой хождение в деградирующем Китайском Квартале, прибыла в дивный новый мир в Володином контейнере. Наверняка не знаю, посему злословить не буду. Далее – дикий запас мужских бритвенных принадлежностей, некоторое количество спиртного – насколько известно, самый большой запас изо всех, прибывших с Земли. Даже законченные алкаши не приперли на горбу столько бутылок… И – интимные женские принадлежности. Вот им-то и не было цены в новом мире. Это Володя просчитал верно. Были в его контейнере и другие мелочи, однако именно последние упомянутые мною аксессуары стали фундаментом его благосостояния. Правда, один из его спутников, прознав, что рисковал жизнью «за пачку тампаксов», чуть не оторвал негоцианту голову, но Володю вовремя спасли из лап разъяренного добровольца и доставили ко мне. Тут уж наш купец и развил бурную деятельность.
В Китайском Квартале был открыт торг. Вернее, там и без него меняли все, что угодно, но даже до тупоумных жителей палаточного городка стала доходить истинная ценность патронов, ножей, оптики, и к зиме они сделались прижимистыми. Многие даже кинулись бестолково охотиться, рыбачить, вырубать дровишки, лишь бы не выкупать их посредством грабительской меновой торговли у заготовителей Золотого полуострова. Но перед негоциантовым товаром – табаком, коньяком и туалетными принадлежностями – Китайский Квартал не устоял. Ко мне в форт потянулась тонкая, но постоянная струйка патронов, ножей, биноклей, пистолетов, даже автоматов. Тамошние женщины спешили избавиться от тяжелого вооружения в обмен на Володины сокровища. На Володю даже случилось нападение «грабителей», открывших пальбу из-за пачки папирос, и к нему пришлось приставить охрану. Юрген и Евгений, а вместе с ним и остальные наши начальственные и приблатненные военные истекали слюной и желчью, видя, как растет огневая мощь моей дружины и иссякают, казалось бы, неистощимые закрома «китайцев».
У меня в форте дружинники, души не чаявшие в главном добытчике боеприпасов, отгрохали негоцианту первоклассную землянку, да и вообще, он пользовался немалой популярностью в нашей части колонии. И не только благодаря тому, что был фактическим монополистом на табак или стал приближенной ко мне особой. Характер у него был общительный, живой… Словом, я выдвинулся в Змеиные Языки вместе с негоциантом.
– Евгений, Юрген, Флинт и ты, значится, – бурчал Володя, протирая вспухшие веки. Всю охоту он, понятное дело, проспал. – Не иначе, готовите военный переворот.
– Поговори-поговори, у Железного Богдана уши длинные… Всполошишь штаб ненароком.
Мы стояли на берегу залива, у примитивного причала, наблюдая, как громадные, с таксу величиной, стрекозы на бреющем полете выхватывают из воды зазевавшихся рыбешек.
– То-то я смотрю, ни Роберта, ни Богдана… – Володя попытался пнуть пролетавшую в опасной близости от его стоптанного ботинка стрекозу, но та увернулась, и мне пришлось поддержать его за плечо, иначе непроспавшийся бизнесмен рухнул бы в ледяную воду. Ничуть не смутившись, он продолжал:
– А о чем это говорит? Это говорит мне вот о чем: хоть они и ваши друзья, и военные, но стоят слишком близко к «золотой десятке», а речь на сходке пойдет о чем-то таком, о чем штабу лучше и не знать.
– Мой многомудрый советник, помолчи пока, вон уже плотик показался. Помнишь, что можно знать о нас соседям, а что им знать совершенно не обязательно?
– Помню. Конспираторы вы… Все, молчу, молчу. Только, скорее всего, меня на вашу сходку не пустят, будь я хоть трижды твой советник.
– Ну, это мы еще посмотрим. Может, я без своей свиты – дурак дураком… А вот это нам совсем ни к чему…
Последние слова вырвались у меня, когда со стороны Форта показалась Таня. Она неслась над песком и галькой, словно не касаясь тверди ногами. Лицо ее было раскрасневшимся, моя плащ-палатка билась на ветру, как темные крылья. Следом поспешал бравый дружок Отставника, помогая себе карабином, словно дорожным посохом. Его сивая борода также развевалась на ветру, и было в них обоих что-то библейское.
Я автоматически обшарил сизые небеса и, не найдя явных плотоядных, пошел им навстречу. В левой руке Тани был все тот же «калаш», что и при отправке. Хотя почти все женщины нашего поселка давно расстались со стволами, взвалив дело своей защиты на мужей и хахалей, моя Таня так прикипела к «АКМу», что все попытки конфискации боеприпасов разбивались, словно волны о мол. Очень уж она сжилась с образом бандерши и старательно изображала из себя мамашу всей моей маленькой дружины. По крайней мере, те из вояк, кто так и не обзавелся устойчивой семьей, чуть ли не ежедневно отлавливались ею, насильно кормились и обшивались. Тут уж ничего нельзя было поделать. Вместе с Володей она была у костра дежурной смены столь же необходимым атрибутом, как и дикого вида жестяной чайник, водруженный над угольями в час, когда в саванне прямо за частоколом начинали разгораться в густеющих сумерках желтые глаза хищников.
