– А запас дров у нас большой? – спросила Бандеролька.
Повисла напряженная тишина, прерываемая загадочными звуками мотора. Листоноши не привыкли путешествовать на «самоходной печке», как в сердцах обозвал детище ученого Уткина Телеграф. Для коней всегда был корм, автомобили же «питались» традиционным бензином. Поэтому о запасе дров попросту никто не подумал.
– Твою ж казачью мутантоматерь за левое копыто! – вдумчиво сообщил Телеграф. – Ах, чтоб тебя раскукожило и закукожило, свинтус ты, Уткин, морда твоя изобретательская! А предупредить?!
– Сами хороши, – заметила Бандеролька, озираясь в поисках топлива. – Эдак мы до Керчи не дотянем. А ближайший лес, если верить карте, аж на Казантипе.
– Есть еще Северокрымский канал, – заметил Телеграф. – Вокруг него тоже могут быть деревья. Хотя он вроде пересох. А может, и не пересох. В общем, свернем в районе Ленино, там посмотрим.
– Далеко Ленино?
– Километров тридцать, ерунда, за час доберемся.
«Мародер» шуршал по дороге, Бандеролька со Стасом любовались окрестностями, Телеграф рулил. Места были совершенно безлюдные, а главное, не контролируемые ни одной группировкой. Наверное, так получилось потому, что засушливый и мало приспособленный полуостров даже до Катастрофы никому не был нужен.
Листоноши забирались сюда нечасто, поэтому никаких слухов о Керчи среди них не ходило. Про историю славного города Бандеролька тоже ничего не знала.
А вокруг все было обыкновенное. Изредка попадались развалины, покинутые сразу после войны и до сих пор не обжитые. Один раз дорогу перебежала то ли собака, то ли мелкая лисица. День едва перевалил за середину, и у Бандерольки появилась надежда закончить путь засветло, переночевать уже в Керчи. Должен же быть предел человеческому, то есть листоношьему, невезению?
Где-то через час Телеграф свернул к Ленино, и за очередным холмом открылся непривычный для Керченского полуострова вид.
Наверное, некогда здесь проходил Северокрымский канал, обмелевший после Катастрофы – вода с материка больше не поступала по естественным причинам, но зимние дожди худо-бедно наполняли канал, превратившийся в мутную и мелкую речушку. По берегам буйно росла зелень. Бандеролька обрадовалась было, решив, что уж здесь-то дров будет достаточно, но Телеграф досадливо крякнул и снова выругался.
Бандеролька присмотрелась и поняла причину: то, что издалека она приняла за деревья, кусты и камыш, оказалось мхом, густо укрывшим холмы.
Стас раньше такого не видел, и потому спросил:
– Это что, трава такая?
Изумрудный ковер и правда можно было сравнить с травой. Только вот был он сплошным, упругим, с редкими стрелками по колено Бандерольке. Трасса скрывалась подо мхом.
– Дела, – протянул Телеграф. – Ну что за экспедиция такая? Ни часа без приключений.
– Поехали вперед, – скомандовала Бандеролька. На Казантипе отмечены озера и леса. Не знаю, сохранились они или нет. Но нас вполне устроят даже сухие деревья.
– Я по мху не поеду, – уперся Телеграф.
– Тогда я поеду. Пусти за руль.
– Баба за рулем, – пробормотал бывалый листоноша, – как обезьяна с гранатой. Ладно. Потрюхали потихоньку.
Передние колеса «Мародера» подмяли мох. Трясти стало меньше. Телеграф сбросил скорость, теперь машина еле ползла. Бандеролька перегнулась через борт и смотрела вниз.
Мох как мох. На скалах иногда вырастает такой. Хорошо ему, радиация только на пользу, поэтому пласт мощный, сантиметров пятьдесят. А так – ничего особенного. Ну, пахнет странно. Будто бы пряностью какой. Сладковато-остро, уютно. И вообще, хорошо здесь, на зеленых холмах, не то, что у моря. Солнце припекает.
Остановить бы машину, поваляться, поспать – в тишине и безопасности.
Стас зевнул.
– Слушай, Телеграф, притормози, а? Выйдем, ноги разомнем.
– Отдохнем, пообедаем, – поддержала его Бандеролька. – Когда еще такое приятное место встретится? Пикник устроим.
– Пикник, говоришь? Пообедаем? – сквозь зубы прошипел Телеграф. – Связался с молодежью. Влево посмотрите.
– А что… – начал было Стас и осекся.
Бандеролька тоже увидела то, на что указывал Телеграф. Скелет, отбеленный солнцем, лежал, раскинув руки, и сквозь грудную клетку проросли метелочки мха. Если приглядеться, то под каждым пучком спороносных метелок белели кости. Бандерольку передернуло.
– Ну и что? – голос у доктора снова стал безмятежным.
Бандеролька саданула ему локтем под ребра. Стас закашлялся.
– Слушай, ты весь поход меня лупишь! Сколько можно! Так. Ладно. С психопатией потом. Сейчас давайте разберемся, чего нас так прибило.
– Испарения, – проворчал Телеграф. – Надень респиратор, если сильно действует.
Бандеролька отследила свои эмоции: вид костей, а главное, сознание того, что изумрудно-зеленый мох – хищный, избавило ее от желания позагорать или остановиться на обед. А вот севастополец оказался внушаемым, впрочем, на него и кот-телепат сильнее, чем на других, подействовал. Поэтому Стас послушно нацепил респиратор.
– Естественно, – пробормотала Бандеролька. – Почва здесь бедная. Воды мало. Естественно, нужно удобрение. Вот и выживает мох, как умеет…
– Ты, Бандеролька, даже маньяка-убийцу пожалеешь, – заметил Стас глухо – респиратор мешал.
– Может быть. Лучше пожалеть маньяка, чем разучиться любить мир, в котором живешь. Лучше в каждом видеть если не хорошее, то целесообразное. Если не целесообразное, то естественное. Растения лишены нравственности. Этот мох не плохой и не хороший, он – естественный. Плохими бывают только люди, и то большинство можно понять. Это называется гуманизм. Мы, листоноши, всегда на стороне разума, каким бы он ни был.
– Ага, – согласился Стас. – Особенно Пошта. Он сначала прибьет, потом будет разбираться. И Телеграф…
– А что – Телеграф? – надулся он. – По мне, Бандеролька права. Ей можно быть идейной гуманисткой. И даже нужно. А убивать будут такие, как мы с Поштой – простые ребята, не романтики. Если у нас и женщины станут циничными стервами, грош цена такой цивилизации. Женщины должны проявлять сострадание. Хотя мох я бы подпалил.
– Ты бы все подпалил, – обиделась Бандеролька. – Пироман.
К счастью, колония мха оказалась небольшой – уже минут через десять автомобиль пересек то, что осталось от канала, и покатил дальше, на мыс Казантип.
Скалы Кара-Дага возвышались на горизонте, словно огромный обеденный стол, выточенный из цельного куска камня. Извилистая грунтовка, по которой пылил отряд Пошты – он сам, профессор Кайсанбек Аланович, Костя, матрос Воловик и мичман Зиняк, перед подножьем скалы круто забирала влево, в обход, и, судя по атласу, добытому в Генуэзской крепости, долго и нудно петляла в предгорьях, прежде чем выводила к поселку Старый Крым.
