Все три шашки полетели наружу.
– Второй этаж, крайнее окно! Огонь!!! – закричал полицмейстер.
Пулеметчик дал длинную очередь – второй номер едва успел расправить матерчатую ленту.
– Бережись! – крикнул кто за щитом.
Фитиль одной шашки потушили, вторую удалось отбросить. Зато третья рванул как раз у щита, выворотила камни из мостовой, отбросила щит. Одного полицейского убило тут же, второго посекло осколками, выбило глаз. Остальные успели отскочить – кто в парадный, кто за столб, кто вернулся назад.
– Огонь! – перекрикивая шум пневмопровода прокричал полицмейстер. – Прицел ниже бери. Ниже!
Пули кололи стены кабинета, разбили графин на столе, лампу, раскололи телефонный аппарат. Когда началась стрельба, Пашка упал за стол. Антипа легко ранило – порвало кожу на руке.
– Серьезно за нас взялись. – произнес он и добавил хозяину. – Знаешь, на твоем бы месте я бы все же спрятался в сейф.
И действительно – хозяин пополз к нему. На полу оставался кровавый след отстреленной ноги.
***
Пулеметчик прекратил огонь, впрочем, полицейские продолжали пальбу из винтовок, но садили особо не целясь, так для порядка.
Ответно Антип отстреливался – делал это азартно, не забывая затягиваться ароматнейшим дымом гаванской сигары.
На кухне разгорался пожар. Дым уже залил весь первый этаж, выплескивался на улицу. Поднимался по лестнице, струился по полу.
– Да хрен по ним! – махнул рукой полицмейстер. – Сами угорят.
– Так ведь «Лондон» сгорит! – напомнил городовой.
– Ай, плакать не стану. Туда ему и дорога.
Над головой пролетела очередная капсула.
– Да что это такое? – выговорил полицмейстер.
– Пневпопочта, ваше превосходительство! – сообщил городовой. – Остроумнейшее изобретение!
– Твою мать!
Полицмейстер выглянул за угол – труба выходила из ресторана.
– Куда она ведет? А-ну, робята, за мной!
Путь быль недальним – за следующим углом труба снижалась, уходила в землю. Рядом имелся тяжелый люк с выдавленным клеймом «Русского Провиданса».
Внизу было темно, после яркого солнечного света рассмотреть что-то было трудно, зато из подземелья полицейских было видно хорошо.
Грянули выстрелы, два полицейских упали. Остальные стали на удачу стрелять в темноту. Но анархисты не стали вступать в спор – с сумками драгоценностей рванули прочь по галереям.
Двое спрыгнули вниз, в канализацию, но преследовать не решились…
***
– На Алексеевской будто стреляют? – заметил Антип. – Неужели ребят накрыли?
– Должны уйти…
– Должны… А ну, пусти меня!
Последнюю шашку Антип заложил в капсулу, поднес зажженную спичку. Готовую бомбу заложил в приемник пнемопровода, нажал клапан.
Минутой позже в соседнем квартале громыхнул взрыв.
Пулеметчику показалось: окружают. Со страха он открыл огонь. Очередь оказалась удачной – Антип получил три пули, опираясь на стену, осел.
Рубашка стала красной, дыхание – тяжелым. Через щели в полу уже пробивались языки пламени – дышать было все труднее.
– Ну, вот и все! – улыбнулся Антип. – Это был славный бой, достойная смерть анархиста. Прощай…
Пашка хотел что-то сказать Антипу возвышенное.
Но не успел.
Антип приложил ствол револьвера к виску, нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Крови стало еще больше.
Павел из рук товарища достал оружие, взял ствол в рот.
Ствол был горячим и кислым…
…Феоктист-то – добрый мужик был, хоть и жил на отшибе, гостям всегда был рад. Да вот беда – помер три года назад. Полол капусту, да сердце, наверное, не выдержало. Упал промеж грядок.
Может, был бы кто рядом – спасли бы человека. А так – умер старик. Его плоть клевали птицы, до костей рвали звери, что-то досталось и муравьям. Даже капусту погрызли зайцы. Когда Пахом зашел – оставалось лишь похоронить скелет. Это было сделано тут же – между обгрызенными кочерыжками.
Хозяйство, ясен-пень, пришло в упадок. Земля, отвоеванная с таким трудом у леса, потихоньку зарастала. Впрочем, дом стоял крепко.
Пахом переночевал в Феоктистовой заимке. Спал чутко, с заряженным ружьем у бока, просыпался от каждого шороха. Впрочем, ничего особенного и не было.
Позавтракав вместе с зарей, Пахом снова пустился в дорогу. Впереди лежал край Багуновой или Ульяновой пади. В иное время охотник обошел бы ее стороной – место недоброе, кто заходил в него – часто не возвращался. А кто все же выходил – говорил, мол, чертей видел и всякую другую непотребность.
У холма, за которым падь начиналась, Пахом присел. Набрал в манерку водицы – пить воду из реки в Багуновой пади было дурной приметой. Очень дурной.
Затем горсть с водой поднес ко рту, втянул влагу. Думал: а вдруг попик был прав, вдруг полынь уже в водах, и черти летели к своим…
Но нет, вода была самой обыкновенной. Ободренный этим, Пахом вошел в падь. В ней дул ветер – это было знаком скорее добрым.
Через долину Пахом прошел без остановок, до обеда сделав верст десять. Спешил, шел не оглядываясь, словно черти за ним гнались. Думал: оглянешься – лет на десять постареешь, остановишься, присядешь – так и вообще найдут тебя лет через сорок. Если найдут вовсе.
Ну а далее…
Далее начинался безымянный лес, тайга обыкновенная, со зверьем часто непуганым, вечно голодным. Но Пахом выдохнул с облегчением – к такому он был как раз привычен.
Посмотрел на солнце – оно только перевалило через зенит, до заката можно было пройти далече. Пообедал не так чтоб плотно, попил водицы и снова двинулся в путь.
Он шел, сверяя путь по солнцу, по проплешинам, ожогам на траве, деревьях. Казалось странным, что не вспыхнул пожар. Впрочем, после недавнего дождя лес не успел отойти, пропитаться жарой.
Летний день был долог, но и он шел к своему завершению. В лесу темнело рано, как на зло появился туман.
Когда Пахом подошел к малиннику, он уже думал о месте для ночевки.
Но все только начиналось: где-то недалеко взлетела испуганная птица, что-то зашумело в кустах.
Пахом снял ружье с ремня, взял его на изготовку, прислушался, затаив дыхание,
Что-то двигалось в малиннике – небольшое, но достаточно тяжелое.
И оно приближалось.
Пахом топнул ногой:
– А-ну кыш, окоянный!
Снова ответом был шум, уже ближе.
Пахом выстрелил поверх малинника. Тут же выбросил стреляную гильзу. Она, дымясь, упала на мох. Новый патрон был вставлен в ствол, дослан затвором.
Чтобы не было в кустах, выстрел его не испугал. Напротив – нечто двигалось на старика.
