В коридоре было тихо и сумрачно, как бывает тихо и сумрачно ночью в больнице. Красавица медсестра спала за столом, уронив голову на учебник по серологии. Должно быть, учится на медицинском, с удовлетворением решил Костя. Ее каштановые волосы выбились из-под шапочки и двумя колечками лежали на щеке. Костя не удержался, наклонился и поцеловал Леру в эти самые кудряшки, вдохнув мимоходом их пьянящий запах.
Лера встрепенулась, смущенно поправила шапочку и, еще до конца не понимая, что происходит, произнесла:
– Куда же вы?!
– С-с-с… – приложил Бараско палец к губам, приоткрывая дверь и выглядывая наружу.
– Но вам еще надо лежать… у вас же рана не закрылась… – растерянно произнесла Лера, поднимаясь и направляясь следом за Костей.
От нее пахну́ло теплом и уютом. И вообще, ему показалось, что он знает ее давным-давно, сто лет, и это ощущение у него было впервые. Ни к кому из своих знакомых женщин он не испытывал такого странного чувства.
– Мы вернемся, – пообещал Ред, бесшумно, как кошка, выскакивая на лестничную клетку.
– Я вернусь… – сказал Костя, виновато протискиваясь мимо Леры.
– Швы через три дня снимете сами, – догадалась она сообщить. – Разрежете по центру и выдерните, но обязательно обработайте…
От ее запаха у Кости закружилась голова. Еще мгновение, и он остался бы, но Бараско зашипел, как раскаленный утюг:
– Не отставай!..
И ему пришлось уйти. Напоследок он глянул: у Леры были стройные, словно точеные, ножки. «Все, я пропал!» – подумал он. Надо было у нее хоть телефон взять, но Бараско силой притащил его за рукав на первый этаж, мимо терапевтического отделения, к двери, которая была закрыта на обычную швабру. Бараско вышиб швабру, и они очутились на промозглой улице.
Шел мокрый снег, который тут же таял. Зеленая трава торчала жалко и обреченно. С крыш лило, из водосточных труб хлестало, сосульки, ослабленные теплом, норовили свалиться на голову. Но, похоже, Реда совершенно ничего не заботило.
– Оружие приведи в боевую готовность!
– Что?.. – Костя все еще пребывал в грезах.
– Я говорю, сделай так, чтобы пистолет стрелял.
– А… ну да… – произнес Костя, передернул затвор и проверил предохранитель.
Бараско уже свернул на асфальт вдоль стены и, оставляя черные следы, побежал в предрассветных сумерках, как больничное приведение. Костя замешкался. Само собой подразумевалось, что он должен был побежать следом, но обстоятельства, связанные с медсестрой, словно подменили его – будто они и не бегали с Редом в Чернобыльской Зоне целый сезон. Кстати, подумал Костя, я так и не спросил его, что он заказал у Шара желаний. Вдруг вечную жизнь? Тогда ему нечего беспокоиться.
За набережной, в реке дрожали огни города. Мост освещали прожекторы. Из-за голых черных деревьев и больничной ограды возник яркий свет машин, и только тогда Костя словно очнулся и побежал туда, где пропал Бараско, то и дело скользя на мокрой траве и боясь в довершение ко всему грохнуться на спину. Бараско безуспешно возился с амбарным замком и ругался матом.
– Дай-ка мне.
Костя сунул в карман куртки оружие, отстранил Реда и одним ударом тяжелого камня вырвал с мясом дужку замка.
Со стороны ворот уже мелькали фонари и бежали люди в черном, разбрызгивая весеннюю грязь.
– Так, говоришь, «анцитаур» при тебе? – ехидно спросил Ред, распахивая дверь подвала и даже не утруждая себя закрыть ее. Он взглянул на Костю так, что тому сделалось физически плохо. – Где твой чертов «анцитаур»? – спросил он, идя впереди и расшвыривая по коридору ногами лопаты, грабли и метлы. – Без «анцитаура» ты мне не нужен.
– Почему? – с обидой в голосе спросил Костя.
– Потому! – отрезал Бараско. – Ты думаешь, любят за красивые глазки? Не-е-ет. – Лицо его стало дергаться, как у паралитика, глаза вылупились и смотрели прямо в душу. – Ну, где «анцитаур»? Где?!
– Да во мне! – в отчаянии выкрикнул Костя в это разъяренное лицо.
– Ладно, верю… – сразу вдруг остыл Бараско, – но, извини, проверю… я и сам слышал, что наиболее активно он действует только в Зоне. Сегодня же пойдем туда.
– Ну… пойдем… – покорно откликнулся Костя.
Он только хотел спросить как, если это никому не удавалось. Его вдруг охватила апатия. Пропало желание куда-либо идти и что-либо делать, а главное – общаться с Редом Бараско. Знаешь что, – хотелось сказать ему, – иди ты к черту, великий черный сталкер! Проваливай! Мы больше не друзья! Но, естественно, ничего он не сказал – глупо дразнить Реда, когда ты сам не разобрался с самой главной Зоной страны.
Наверху уже кричали:
– Выходи с поднятыми руками, сохраним жизнь!
– Идиоты! – выругался Бараско и показал на древний канцелярский шкаф, забитый толстыми папками. – Отодвинь!
«П-ш-ш-ш…» – в коридор бросили дымовую гранату. Помещение стало быстро наполняться дымом.
Костя с перепугу опрокинул шкаф на пол. За ним темнела глубокая ниша со скамейкой вдоль стены.
– Ныряй и садись! – приказал Бараско, вытаскивая из кармана бурый хабар маскировки.
– А?.. – испуганно спросил Костя, совсем некстати доставая пистолет.
– Они нас не увидят. А это убери. Ну и молодец…
* * *
Бараско приказал:
– Сядь и не рыпайся!
Как только Бараско уселся, внутри зажегся свет. Но, сколько Костя ни крутил головой, он так и не обнаружил ни лампочки, ни другого источника света.
– Слушай… – забеспокоился он, – но ведь нас обнаружат!
– Не обнаружат, – спокойно ответил Бараско, усаживаясь рядом и закуривая сигарету. – Ну как они нас обнаружат, если у меня артефакт типа «невидимка» с вариантом типа три дэ?
– Что, есть и такое?
– Сейчас все есть, – равнодушным голосом сообщил Бараско. – Ты только не бзди.
– Фу-у-у… – выдавил из себя Костя. – С тобой не соскучишься. Не мог раньше предупредить?
– А я что? Я и предупреждаю, – равнодушно сообщил Бараско.
Действительно, дым шашки в нишу не попадал. А когда поредел и в подвал ворвались полицейские с оперативниками в гражданском – все в противогазах, все при оружии, Костя слегка опешил: они действительно не замечали ни нишу, ни свет внутри, ни их двоих, мирно сидящих на лавочке. Хотелось высунуть руку и помахать им всем.
– Ну и где?.. Где они? – спросил, судя по всему, старший группы.
Костя узнал в нем генерала Эдуарда Берлинского, начальника ГСБЗ[2]. Государственная служба безопасности Зоны была создана исключительно ради самой Зоны. Она пришла на смену государственной службе сталкеров «Бета» и занималась примерно тем же, но еще и устраняла конкурентов. В ГСБЗ служила одна молодежь, которая презирала настоящих сталкеров, а черных люто ненавидела, потому что не понимала их романтических идеалов и стремления познать неведомое, потому что черные сталкеры были поставлены вне закона и любой желающий мог убить любого черного сталкера, и за это ему ничего не было бы. Да и не знали они ничего толком о сталкерах. Сталкеры считались деклассированными элементами, особенно черные. В Москве сталкеров извели в течение года. Кто-то из простых сталкеров залег на дно, кто-то перестал ходить в Зоны, «перекрасился», упростился до уровня обычной городской жизни, пошел работать. И только в компании своих, за стаканом горькой, вспоминал былые деньки и плакал горючими слезами, тоскуя о той, вольной и опасной жизни. Но черных сталкеров переделать было невозможно, как невозможно было переделать мир. Поэтому большинство из них предпочитало жить в Зонах. Самой тяжелой считалась Московская Зона, потому что она была самой молодой и неизученной. На периферии было проще: в Крыму и на Украине Зоны вообще никто не охранял. Почему не загребли Костю, он и сам не знал. Вероятно, посчитали, что он попал в Зону ЧАЭС случайно и сталкером не стал.
