Муки вернулся очень быстро.
— Еще не принимает, — сказал он и виновато улыбнулся, — хотите чаю или кофе?
— Нет, благодарю. Не беспокойтесь, Муки. Надеюсь, что вопрос со мной будет решен быстро и четко — по-морскому.
Я сел на жесткий стул, откинулся на спинку и постарался расслабиться. Ничего не получилось. Очень хотелось курить. В голову лезли тревожные мысли. Ну, что они мне могут сделать? Отправят в дальний гарнизон или на «базу подскока». Отвратительно конечно, но служба есть служба. Или вообще уволят в чистую, без пенсии.
Я вспомнил остров Хос. Фруктовые сады, старые домики из красного кирпича, три таверны, кондитерская, деревянные магазины и лавки, церковь, гимназия, склады и порт, вот и все достопримечательности. Вся моя жизнь была связанна с этим островом, но на родину я не торопился. Мне не хотелось терять жалование гвардейского офицера и уезжать из столицы. За последние годы я успел отвыкнуть от гражданской жизни, штатской одежды и тоскливых семейных обедов, на которые нельзя было опаздывать. Правила в нашей семье устанавливала бабушка. Словно старый адмирал, она восседала на своем стуле с резной спинкой и управляла виллой. Даже мой отец, человек грубоватый, далекий от нежностей и сантиментов, не решался ей перечить. Все должны были вставать в семь утра и завтракать в столовой, обед был в два часа, ужин в семь. Уносить еду в комнату нельзя, если опоздаешь на завтрак, будешь ходить голодным до обеда. Таковы были правила и они никогда не менялись, чтобы не случилось, даже в день смерти моего деда все должны были есть по расписанию. Моя бабушка была строгой, но мудрой женщиной и, если не считать многих придуманных ею бессмысленных правил, которые всю жизнь ужасно раздражали меня, жизнь в семье протекала мирно. По крайней мере мы никогда не знали нужды.
Муки что-то напряженно писал. Иногда он так увлекался, что вытягивал губы дудочкой, в другой раз начинал что-то шептать, потом прерывался и с задумчивым видом смотрел в окно. Часы в углу сухо щелкали. Меня никто не вызывал.
Я встал и прошелся по приемной, чтобы размять затекшие ноги. Часы пробили девять.
Муки встрепенулся: — Может быть чаю?
Он всем своим видом показывал, как ему неловко, что такой блестящий офицер вынужден ждать в приемной.
— Нет. Спасибо. Ничего.
Я подошел к окну и стал смотреть на площадь.
Я познакомился с адмиралом Кролом четыре года назад, когда нас, шестерых выпускников срочных офицерских курсов, отправили на фронт. На старом складе, где временно разместили штаб, горели бледные переносные фонари и сновали порученцы. Мы стояли у стены и смотрели, как высокий худой адмирал что-то объяснял, склонившимся над картой офицерам. Они говорили тихо, и расслышать что-нибудь было совершенно невозможно.
— Может быть на наших глазах вершится история, — сказал Гум. Он был школьным учителем, ему тоже было тридцать и его призвали на три дня раньше меня. Нескладный и лопоухий, с хроническим плоскостопием, он был посмешищем на курсе и не вылезал из нарядов, но его патриотического духа хватило бы на целый взвод. — Вот сейчас они придумают нечто такое, что опрокинет вардов в океан и война закончится.
— Ты говоришь, как проклятые проповедники у нас в казарме. Противно слушать. — прошипел Даб, маленький и кругленький, словно колобок, он вырос в долинах Кола, любил лошадей и хорошо играл на гитаре, скрашивая наши тоскливые вечера в казарме. Служить он не хотел, и дома, долго прятался от коменданта, пока однажды не напился в кабачке и не проснулся уже на призывном пункте.
— Лучше бы они придумали, как нам остаться в живых.
— Прекратите, — громко воскликнул Гум: — Вы не патриот!
Есть такие люди, которые всегда говорят громко, чтобы их заметили. Гум очень хотел стать героем. Он не пил, не курил и никогда не был женат.
Адмирал оглянулся. Ему было плохо нас видно, стена, у которой мы стояли, почти не освещалась.
— Эй, тихо там! — прикрикнул он: — мешаете!
— Заткнитесь, патриоты хреновы — прошипел Гор, самый старший из нас. Ему было сорок лет и он решил, что в первом же бою, прострелит себе ногу, чтобы демобилизоваться.
— А то сейчас отправят нас на передний край. Глотнем водички по самую макушку.
Мы устали и ужасно трусили. Вырванные из привычной жизни, сугубо штатские люди, мы попали на трехмесячные офицерские курсы благодаря тому, что закончили гимназию. Была объявлена повальная мобилизация. Выпускников военно-морской академии не хватало. Дети из богатых и знатных дворянских родов не торопились на передний край. Они старались остаться в столице или в хорошо защищенных крепостях внутренней линии обороны. Нас они презирали и считали людьми второго сорта. В десантные операции старались бросать выпускников офицерских курсов и набранных на службу крестьян. Рядовые должны были уметь стрелять, колоть штыком и пользоваться абордажным кордом. Офицеров учили фехтовать, стрелять из всех видов оружия, гонять солдат в атаку, бегать по полосе препятствий и кидать ручные бомбы. Нас тренировали злобные офицеры инвалиды на маленьком острове, продуваемом всеми ветрами. Потом нам выдали старую форму без знаков различий, сухой паек на неделю и отправили на войну. Неделя на перегруженном десантном корабле, всего две остановки в походе, условий никаких, спали по очереди прямо на полу, в нужник записывались с утра, чтобы попасть к вечеру. Огромная военная машина требовала все больше солдат и офицеров. С отдаленных островов на старых, кое-как отремонтированных кораблях, нас везли, словно сардин в банке. Говорят, некоторые умирали по дороге. Мы были грязные, голодные и не хотели воевать. Все кроме Гума. Он хотел получить орден. Я хотел вернуться к жене и детям.
Меня не интересовала война, никогда не тянуло к оружию, и когда за мной пришел комендант, я чуть не упал в обморок.
— Вам плохо? — спросил он, когда увидел, что я не могу расписаться в повестке.
— Да, — ответил я: — что-то не хорошо.
— Присядьте, — сказал комендант: — Вам еще крупно повезло. У Вас есть образование. Вы будете офицером.
Я опустился на стул в прихожей и наконец смог поставить подпись.
Совещание закончилось, и штабные офицеры разошлись. Адмирал, в сопровождении двух адъютантов, подошел к нам. Наступление остановилось, снабжение запаздывало, острова требовали людей и боеприпасов, транспортных судов катастрофически не хватало. Адмирал не спал вторые сутки и был не в духе.
— Кто такие? — спросил он жестко.
Он был высокий, худой, сутулый, с длинным носом и походил на цаплю.
— Пополнение, господин адмирал, моринер-лейтенанты — сопровождающий нас лейтенант вытянулся по струнке: — Прибыли из лагеря Заух для прохождения службы.
