Хотя Вольф скептически относился к содержанию обучения, он не мог не заметить, что такие, как Бурундай, с легкостью вбирали в себя новую "культуру". Он понимал, что именно таким образом Легион и взращивает фанатизм, горящий в глазах некоторых унтер-офицеров.
С военной точки зрения такой жесткий и непреклонный подход, вероятно, был оправдан. Из Тренировочной Роты численностью сто двадцать рекрутов сорок восемь в прошлом проходили воинскую службу. Но существовала принципиальная разница между, например, опытом выпускника Академии Воздушной Гвардии Вольфа и ветерана штурмовой десантной дивизии Кентавр, прослужившего без малого двадцать лет, старшего по лэнс-отделевию Омега добровольца Хосни Майзара.
Некоторым, не имеющим вообще никакого понятия об армии, приходилось постигать и зазубривать самые элементарные вещи. Предполагалось, что опытные рекруты станут помогать и подтягивать новичков, либо проводя с ними дополнительные тренировки, как это делал Вольф на занятиях по фехтованию, либо давая им наставления и полезные советы - любимое занятие Керна. Впрочем, "ветераны" не были освобождены от тренировочного процесса только на том основании, что когда-то что-то знали. Ожидалось, что они переформируют свои умения и навыки по стандартам Легиона.
К концу первой фазы учебной программы курсанты лэнса Дельта начали сплачиваться в единый, прочный коллектив. Вольфу пришлось признать - хотя и с большой неохотой, - что в этом была немалая заслуга маленького ханна Маяги. Внешне эйл совсем не походил на лидера, но каким-то образом ему удавалось выполнять свои обязанности, сохраняя столь присущие ему мягкие, почти застенчивые манеры.
Несмотря на то, что он вырос в среде, совершенно отличной от всего, что могло уложиться в голове человека, Маяги понимал дух Легиона гораздо лучше остальных. Может быть, это зависело от опыта. Маяги стал добровольцем, привлеченным во время боевых действий на Ханумане, его родной планете. Когда в Драенжаиле вспыхнуло восстание, Маяги порвал с прошлым и присоединился к колонне легионеров, пробирающихся через джунгли к анклаву [Анклав - территория иди часть территории одного государства, окруженная со всех сторон территорией другого государства. ] земных поселенцев. Эйл не раз помогал легионерам, и когда все закончилось, решил остаться в воинской части, не захотев возвращаться в родной мир.
И все же Вольфу претила необходимость считать Маяги равным, если не выше... но, раз уж они теперь в одной связке, естественный порядок установится сам собой. В конце концов, лишь десять процентов Пятого Иностранного Легиона составляют эйлы.
Хуже всех вписывался в коллектив лэнса Марио Антонелли, однако и его дерзкий, самоуверенный нрав начинал меняться под давлением жесткой дисциплины. Личность итальянца вобрала в себя те качества общественного уклада Содружества, против которых выступила аристократия-уро на Лаут Безаре. Осужденный за какую-то незначительную провинность - никто в лэнсе не знал, за какую именно, а по традиции Легиона не принято было задавать вопросов о прошлом, - Антонелли был приговорен к пятилетнему сроку службы в Легионе. Он был одним из очень немногих, кто попал сюда в принудительном порядке.
Странно, но именно Маяги лучше всех ладил с юношей. Эйл не раз повторял, что один из его верных друзей по лэнсу в роте капитана Фрейзера также был парнем с темным прошлым. Маяги неожиданно обнаружил у итальянца неплохие художественные способности и всячески поощрял его занятия живописью в свободное время. На тренировках Антонелли старался изо всех сил и, похоже, настроился на успех, что, впрочем, не мешало ему то и дело попадать под горячую руку Конрада или Ванека за малейшую невнимательность.
Лиза Скотт по-прежнему не скрывала к Антонелли отвращения. Впрочем, итальянец особенно и не старался изменить ее мнение о себе в лучшую сторону. Он сосредоточился на том, чтобы продержаться любой ценой.
Что касается Тома Керна, то все находили его общество приятным, правда, никому не было известно, что у пего за душой. Рыжеволосый здоровяк был тихим и спокойным человеком. Он никогда не говорил о своем прошлом и о причинах поступления в Легион. Керн знал массу полезных вещей о тренировочном процессе и изредка вскользь упоминал, что раньше был инструктором. Большинство курсантов считали его дезертиром, который скрывался в Легионе.
Было такое предположение верным или нет, но Керн оказался на редкость идеальным товарищем. Хотя он редко искал расположения других, но всегда готов был отложить в сторону собственные дела и провести с кем-нибудь часок, рассказывая всевозможные небылицы или играя в карты. На плацу его постоянно бодрое и невозмутимое лицо оказывало благотворное влияние на весь лэнс. Теоретические занятия давались ему с трудом, но с самого начала Вольф по мере сил помогал товарищу, и вскоре он начал делать заметные успехи.
Хотя по своему социальному происхождению Керн был не менее далек от Вольфа, чем Антонелли, но дружба их крепла день ото дня. Он ни в коей мере не мог заменить верного и преданного Суартану, с которым они виделись теперь крайне редко, но был близок Вольфу - настолько, насколько это представлялось возможным в Легионе.
Пятый член их лэнса представлял из себя еще более замысловатую загадку. Прошлое Лизы Скотт было еще таинственнее, чем у Керна. Никто не имел ни малейшего понятия, откуда она родом и почему вступила в Легион, но Вольф угадывал в девушке черты аристократки. Лиза, конечно, не принадлежала расе уро, но в ее жилах явно текла благородная кровь. Можно было догадаться, что она получила блестящее воспитание и образование. И вместе с тем Лиза Скотт представляла собой разительную противоположность изнеженным и оберегаемым дочерям аристократов Лаут Безара. Уверенная в себе, независимая, жесткая, она порой казалась Вольфу более далекой, чем ханн Маяги. И все же качества, которые он считал недопустимыми для женщин своей родины, удачно сочетались в Лизе Скотт.
Он не прочь был сблизиться с девушкой, но воспоминания о тонком кинжале и холодном непроницаемом взгляде голубых глаз охлаждали его пыл. Лиза держалась в стороне от всех курсантов - и мужчин, и женщин, и эйлов - одиночка, прекрасно делающая свое дело, но огородившая себя стеной отчуждения.
Чем больше Вольф наблюдал за людьми, которые избирали Легион своим домом, тем более удивлялся собственному решению. Иногда он ощущал себя еще большим чужаком, чем Маяги. Это чувство не приносило особой радости... но с другой стороны, стать частью толпы, смешаться с ней, целиком отдать душу Легиону - это пугало еще больше.
