— Откуда ж ты такая взялась? — изумилась женщина. — Ну ладно, слушай. На одной станции, никто не помнит, на какой, но может, даже на Полежаевской, жили люди. И что-то у них там случилось с водой, а может, радиация была выше нормы, но только стали иногда у тамошних женщин рождаться красивые детки-ангелочки с голубыми глазками. А потом смотрят люди — детки эти только лет до трех нормальными остаются, а потом потихоньку превращаются в дебилов и к пяти уже лежат пластом и под себя ходят, а потом умирают. И главное — только голубоглазые, а если глаза какого другого цвета, то живут себе и живут, как обычные люди. И когда комендант это заметил, отдал он тайный приказ повитухе Марье, здоровой бабище, давить таких младенчиков сразу, как на свет появятся. А то что получается: еды и так не шибко много, чего ж кормить дебилов и тратить на них время и силы, раз они все равно потом умрут? Дети-го здоровые нужны. А младенчику много ли надо — сунул ему в рот платок, он и задохнулся. Матерям же говорили, что ребенок мертвый родился. Но слухи-то шли, конечно. И вот пришло время рожать той самой Алике — а была она красавица, кудри темные, глаза карие, сама сильная и смелая. Не уследила повитуха — только ребенок родился, крикнул, мать на руки его и схватила. Глянула в его лицо, в глазки его голубые и говорит: «Отойдите от меня, не отдам его никому». Повитуха-то растерялась, ей велели без шума все делать, а как теперь без шума? А Алика тем временем кое-как оделась, хоть слабая еще была, ребенка крепко к себе прижала и говорит: «Отпустите лучше меня с ним, уйду я от вас. Все равно, если убьете сыночка, жить не стану, руки на себя наложу, да еще с собой на тот свет кого-нибудь прихвачу. Зачем вам лишний грех на душу брать?» Растерялись все, но остановить ее никто не посмел, вот и ушла Алика в туннель, прижимая к себе ребенка. Недели через две нашли там скелет, дочиста обглоданный, и решили, что это их беглянка. Похоронили останки без шума, поплакали женщины над ней, страдалицей, но история на этом не кончилась. Как-то шел один челнок по туннелям и заплутал. Свернул не туда, и вот уж совсем из сил выбился, а вокруг все страшнее. Тут ему навстречу выскакивает тварь свирепая, скалит зубы и шипит, вот-вот бросится. «Ну все, — думает бедолага, — смерть моя пришла». И вдруг явилась перед ним женщина красоты необыкновенной, с полугодовалым голубоглазым ребенком на руках. Погрозила строго твари пальцем, та как-то сразу сникла и уползла. А женщина молча пошла впереди челнока, время от времени оборачиваясь и его за собой маня. Так и вывела его в знакомые места, а потом исчезла, словно и не было ее. Мужик этот как на станцию вернулся, молчать не стал, все как есть рассказал. И поняли тогда люди — это она, Алика, была, и с тех пор начали ей молиться. Даже скелет тот, в туннеле найденный, откопали и растащили по косточкам, на обереги. Некоторые потом рассказывали, что видели ее в трудную минуту. Все такая же красивая, ни на день не постарела, а вот ребеночек у нее на руках все старше становится. И всегда она помогает, спасает, выводит. Не держит, значит, зла на обидчиков своих. Правда, говорят, что ту повитуху Марью потом мертвой нашли, а через какое-то время и всю Полежаевскую вырезали. Может, это им кара за грехи была…
После этого рассказа все долго молчали. Потом одна из женщин поведала про молоденькую работницу с Аэропорта, которая как-то встретила в туннеле самого Путевого Обходчика. Спустя несколько дней после этого бедняжка пропала, и все думали, что он ее с собой увел. Правда, кто-то поспешил добавить справедливости ради, что потом эту девушку кто-то из знакомых видел на Ганзе — живой, здоровой и вполне довольной. Вроде даже беременной. Возможно, ее просто увез с собой кто-нибудь из находившихся здесь по делам ганзейцев, но поверить в такой счастливый конец многим было еще труднее, чем в Путевого Обходчика.
Теперь Нюте легче было понять Лолу. От такой нудной и однообразной жизни даже капризный парень покажется идеалом, особенно такой красавчик. «Странно, что у нее еще сохранились силы, чтобы влюбиться, — подумала девушка, — мне уже через месяц такой жизни вообще ничего бы не хотелось». Она поняла, что задерживаться на Динамо тоже не стоит и нужно идти дальше как можно скорее, пока эта ежедневная каторга ее не засосала.
* * *
На следующий день Лола снова пришла к ним и отозвала Кирилла в сторону, не стесняясь Нюты. Та смотрела издали, как Кирилл с женщиной о чем-то ожесточенно спорят. Вернее, Лола в чем-то убеждала парня, размахивая руками, а он, судя по всему, не соглашался. Нюта видела, как он пожал плечами и развел руками, давая понять, что разговор окончен, потом развернулся и пошел обратно к ней. А Лола с досадой топнула ногой, но вечером появилась опять. Усталая Нюта дремала возле костра, Кирилл сидел рядом и перелистывал свою любимую потрепанную книжку по биологии.
— Надо поговорить, — мрачно сказала Лола.
— Тебе, может, и надо, — равнодушно отозвался Кирилл, — а я тебе утром все сказал.
Но от Лолы не так-то легко было отделаться.
— Как ты можешь так со мной поступать? — трагически спросила она.
— Слушай, ты меня достала! — громко возмутился Кирилл. — Чего тебе от меня надо? Чего ты тут ходишь со своими пирожками? Забирай их и катись к чертовой матери, а меня оставь в покое!
Судя по всему, именно это для Лолы оказалось непосильной задачей. Лицо ее скривилось, будто женщина вот-вот зарыдает, и Нюта закашлялась, напоминая о своем присутствии. Лола смерила ее ненавидящим взглядом, а Кирилл пожал плечами и снова уткнулся в книжку.
— Что происходит? — спросила Нюта.
— Ой, умоляю тебя, не начинай еще и ты! Разве не видишь — она ненормальная. Выдумала что-то, а я тут при чем?
— Кажется, тебе и впрямь лучше уйти… — начала Нюта миролюбиво, но Лола огрызнулась:
— Тебя забыла спросить, что мне делать! И вообще, не с тобой разговариваю, так что заткнись! — и грубо выругалась.
Нюта вспыхнула: да какое право имеет эта намазанная дура говорить с нею в таком тоне, а вдобавок еще и хамить?! Пусть Лола почти во всем ее опережает — и старше, и эффектнее, и готовит вкусно, да и помыкать другими, судя по всему, привыкла, но она, Нюта, не «другие»! Что-что, а постоять за себя словом и делом она научилась еще в раннем детстве, иначе на Спартаке, где почти все ее травили, не выживешь. Девушка поднялась и встала перед Лолой, уперев руки в бока:
— Отвали от моего… — она чуть было не сказала «парня», но вовремя вспомнила про их легенду, — брата! И рот помой! С мылом!
Упомянутый «брат» изумленно глядел на нее. Похоже, он только что осознал, что две женщины вот-вот подерутся из-за него, Кирилла. Да и такой Нюты он еще не видел и был весьма заинтригован. У Лолы в глазах вспыхнуло бешенство.
