волосы. Глаза совсем белесые, почти как у Бабушки. В руках изогнутая клюка. Она слепая. Все перед ней расступаются. – А почему это мы должны хотеть, чтобы наши дети жертвовали собой? После твоей войны мы в наказание платим двойной налог. Ради чего наши дети должны умирать? Ради свободы, которая потом окажется невесть в чьих руках? – Старуха замолкает, скрипя вставными челюстями. – Что происходит при землетрясении или извержении вулкана? Правильно, мы убегаем, мы прячемся. Герберы – стихийное бедствие, которого все боятся, даже ты. – Она направляет клюку на Еву. – Люди привыкли к страхам еще со стародавних времен. Но они никогда не смирятся с теми потерями, которые понесли ради идей, потому что они фальшивые. Идеи для богачей и таких бездельников, как ты. Зачем ты пришла, чего ожидаешь от нас? Чтобы оценили твое великодушие, чтобы простили? Да кто ты такая!
Старуха подходит к Еве. Сухонькой рукой щупает ее веки, потом подносит руку к шее. Желтоватая пелена глаз шевелится, рот старухи открывается, и из глубин ее гортани выходит серая пыль.
– Ты проклята со дня своего рождения. Ты убийца. И всех уносишь с собой.
– Тогда я тоже стихийное бедствие, – говорит Ева. – Почему Герберы, а не я? Возможно, я установлю справедливость, возможно, вы будете жить спокойнее.
Женщины смеются, некоторые сыплют проклятиями.
Старуха ударяет клюкой о землю:
– Потому что, сколько бы ты ни работала над собой, сколько бы ни набирала сил, все равно ты слаба. Ты в этом сражении – слабая сторона. Это твой удел. Такова суть вещей. Девчонка не может решать серьезные вопросы. Где это видано?
Ева закрывает глаза. Изумрудные татуировки светятся. И белая волна рассеивает туман с улиц. Все черные знамена начинают развеваться, наполняя улицу шумом полотнищ. Женщины испуганно пятятся. Косы Евы поднимаются в воздух. Она опускается на колено, положа руку на сердце:
– Я свергну Герберов, и вы будете свободными. Вы больше не будете платить, дело ваших сыновей, дочерей не будет напрасным. Клянусь. Если я не сдержу обещание, вы решите мою судьбу.
– Как проиграешь, приходи сюда, мы тебя своими руками убьем. – Старуха двумя острыми ногтями проводит черные линии на запястье Евы. – Знаешь, что это? У тебя невыполненное обещание. Это клеймо позора. Каждый день будешь видеть это и вспоминать меня.
Она приближается к Еве вплотную:
Чтоб коса твоя облезла,
Кожа вывертом налезла,
Плоть твою сжевали твари,
Ты бы выжила едва ли.
Я бы кровь твою пила,
Чтоб ты через день жила
И бессмертной умерла!
– Отдай одну из своих кос! – кричит одна из женщин.
– Отдай! – кричат остальные.
Мэри хватает Еву за руку:
– Пошли отсюда, хватит! Ты их услышала.
Старуха все еще стоит рядом, и гримаса отвращения не сходит с ее лица.
Женщины снова обступают их.
– Отойдите, вы ничего не понимаете! – кричит Мэри и тянет Еву за руку. – Ева готова умереть ради нашей свободы.
Среди женщин в черном стоит девочка примерно тех же лет, что Артур. Она сочувственно таращится на Еву. Ева улыбается ей. Берет косу со сверкающим кончиком и отрезает ею другую косу. Мэри ошеломленно смотрит на Еву.
Женщины аплодируют и смеются. Ева протягивает косу девочке. Та берет ее и, широко раскрыв изумленные глаза, благодарит.
Когда Ева и Мэри покидают квартал, у одного из домов к ним подходят несколько женщин в черном.
– Мы готовы к новой войне, – говорят они и показывают свое оружие. – Мы должны довести до конца дело наших детей. Это наша война.
Мари не верит своим глазам. В кресле, запрокинув голову, сидит Дэв. Она подходит, внимательно рассматривает, прикасается к нему, чтобы убедиться, что это не призрак.
– Что ты тут делаешь? – удивленно спрашивает Мари и садится.
– Ты ничего не знаешь? Пожалуйста, приготовь большую чашку кофе, иначе мне не проснуться.
– Ладно, и я выпью, а где Ева и Мэри?
– Не знаю, я только встал, не понимаю, что к чему. На несколько дней задержусь у вас. Надеюсь, ты не против.
«Против? Я?! Сбрендил, что ли?» Мари бежит на кухню и там танцует и кружится, воздевая руки. Ее щеки горят, из глаз струятся розовые сердечки.
– Конечно, не против, – отвечает она из кухни спокойным голосом и снова кружится от радости.
«Ева сдержала свое обещание. Она привезла Дэва прямо к нам домой. Ах, Ева, я тебя люблю!»
Мари смотрится в зеркало, пытается пригладить волосы. У нее легкое головокружение. Нужно успокоиться. Выровняв дыхание, она входит в комнату, неся кофе в чашках для чая.
А в это время в одной из спален здания-пирамиды сестры Гербер ждут отца. Тишина взрывается от его ора. Гербер открывает дверь ногой. Девушки не двигаются с места. Отец недоуменно осматривается, закрывает дверь и идет в центр комнаты.
– Я все узнал. – Он садится на стул. – Анна, пусть будет по-твоему. Мы вместе позабавимся, а потом будет по-моему. Я скормлю тебя гиенам. Прикончу шшатинок и Дэва. Вздерну его на площади.
– Папа, я все сделаю, лишь бы ты передумал. Пожалуйста! Я больше никогда, никогда не пойду против тебя. Я сама отрежу себе мизинцы в знак преданности тебе!
Анна встает с кровати, включает музыку. Ее сестры становятся перед отцом на колени, массируют его грубые липкие руки.
Анна кружится в самозабвенном танце. Атласная ночнушка просвечивает, тонкие длинные ножки мелкими шажками приближают ее к стулу, на котором сидит Гербер.
Анна поднимает одну ногу и кладет ее на ногу отца. Запрокинув голову, она обеими руками раскидывает волосы по спине. Гербер смотрит на дочь, по его подбородку текут слюни. Другая нога Анны превращается в треугольное металлическое лезвие, которым она наносит стремительный удар по отцовской шее. Шея рассекается надвое, из нее, забрызгивая Анну, фонтанирует кровь. Гербер таращится на девушку с изумлением и ненавистью. Достав ножи, Ани и Астхик с обеих сторон наносят беспорядочные удары по телу отца. Кровь из него хлещет, словно пшеница из набитого мешка.
Анна делает музыку громче. Гербер хрипит и пытается что-то сказать, но слова не слышны. Его живот раскрывается, и вылезшая наружу вторая голова разевает огромную пасть, крутя многочисленными глазами. Смеясь, Анна двумя мечами срезает лицо с уродливой головы, выкалывает несколько глаз. Потом отрубает отцу руку и скармливает пасти. Собрав все силы, Гербер встает со стула и, схватив дочь за запястье, отшвыривает ее от себя. Он идет вперед, но Анна своей ногой-лезвием моментально
