– В смысле? – не понял я.
– Лучше бы обратил внимание на то, что капитану «Феникса» уже рекомендовали тебя как кандидата в экипаж, – поднял палец вверх дядька Мирон. – Не дожидаясь результатов твоих испытаний. Смотри, не подведи меня. Будет очень неприятно, если в твоем табеле будет не хватать хотя бы одного «превосходно».
– Кхм… по-моему, это обещание касалось поступления в училище, разве нет? – нахмурился я.
– Да? А я и запамятовал, – делано удивился Завидич, но тут же посерьезнел. – И Несдинич мог запамятовать. Понимаешь?
– Понимаю, – вздохнул я.
– Вот и славно. А теперь… – Опекун демонстративно взглянул на часы. – Тебе не пора начинать готовиться к испытаниям? Или мы зря тащили все эти книги?
– Уже иду, – улыбнулся я, поднимаясь со стула. На пороге обернулся. – А что, Хельге о моем трудоустройстве говорить не будем?
– А ты разве уже на службе? – вопросом на вопрос ответил Завидич. – Приказ покажи.
– Нет, но…
– Вот и не беги впереди паровоза, – отрезал опекун, вот только его улыбка напрочь убивала все впечатление от деланой грозности. – Рано, Кирилл. Вот сдашь испытания, представишься капитану, тогда и сообщим. А пока… не стоит, право слово.
Ну не стоит так не стоит. Опять же настроение у Хельги сейчас совсем не располагает к нормальному восприятию подобных новостей. Так что лучше действительно подождать, пока она повеселеет. Все равно, насколько я помню, долго злиться Хельга не умеет. Отходчивая.
И побежали дни… Повторение гимназического материала, изучение того, что пропустил за год, тренировки и штудирование литературы по воздухоплаванию и рунике. Мой график оказался забит настолько плотно, что не было возможности даже выбраться в город. Хотя бы на полдня. Да что там! Я в ближайший сквер на часовую прогулку раз в два дня и то не выходил без книги под мышкой. Так, за всеми своими занятиями я и не заметил, как подошло время испытаний.
Этим утром, как и много раз до того, меня разбудил звонок будильника. Поднявшись с кровати, я прогулялся до ванной и, лишь приведя себя в порядок и окончательно проснувшись, вспомнил, что сегодня мне предстоят два первых экзамена.
Мандража не было. Здешняя математика уровня выпускника гимназии не вызывала у меня ничего, кроме легкой зевоты. Словесность? Да, тут могли быть кое-какие сложности, но… ничего такого уж пугающего. Обязательный минимум литературы я знаю, благо в меллингской школе упор делался именно на русских писателей, все ж таки Венд до сих пор считается этакой неофициальной частью Русской конфедерации. Ну а если вдруг здешних знаний не хватит, то… недаром же там меня учили риторике? Учитывая, что экзамен предстоит устный, выгребу.
С этими мыслями я вернулся в комнату и, со вздохом покосившись на уже ставший привычным набор из брюк, сорочки и жилета, полез в шкаф за костюмом. Боюсь, местные ханжи не поймут, если я заявлюсь на экзамен в неподобающем виде. Ну и черт с ними. Вот только галстук… Я покосился на шелковую узорчатую «удавку» и, снова вздохнув, принялся одеваться. Придется перетерпеть.
У Хельги мой парад вызвал легкое удивление. Ну да, она уже давно оставила попытки как-то поймать меня на незнании этикета, и наше противостояние, которое дядька Мирон находил забавным, само собой сошло на нет. А тут я спускаюсь к завтраку в сером утреннем костюме-тройке…
– У меня в полдень испытания в гимназии, – пояснил я в ответ на немой вопрос Хельги.
Та нахмурилась:
– Испытания?
– Окончание гимназии. Я не захотел терять год, дядька Мирон поддержал эту идею и договорился в местной гимназии, так что я буду проходить выпускные испытания вместе со своими сверстниками. Сегодня как раз первые. Математика и словесность, – объяснил я, спохватившись.
Совсем забыл, что раньше на эту тему мы с Хельгой не разговаривали. Она постоянно пропадала на службе, работая с картами и отрабатывая предстоящие нам в скором времени маршруты, и домой возвращалась настолько усталая, что грузить ее еще и своими делами мне казалось просто… в общем, жаль мне ее было. Никогда бы не подумал, что у штурмана может быть столько работы вне рейса, честное слово.
– Ты уверен, что сдашь? – с явным беспокойством поинтересовалась дочь Завидича.
Я улыбнулся. Хельга, может быть, и производит впечатление педантки, но она искренний и добрый человек, а уж по отношении к своим…
– Не волнуйся, сестренка. Я же не зря столько времени над учебниками корпел, – подмигнул я ей.
Хельга вздохнула и, взъерошив с таким трудом уложенные волосы на моей голове, усмехнулась.
– Да, а я-то думала, что это он в книжки зарылся, словно библиотекарь какой? А он, оказывается, к выпускным готовился. Что ж, удачи тебе… братик, – с толикой язвительности закончила она.
Ну хоть сама на себя похожа стала! А то в последнее время Хельга больше на тень походит, чем на человека. Совсем ее Гюрятинич замучил.
Вызывать по телефону «емельку» для того, чтобы проехать два квартала, было бы глупо. Так что после завтрака я прихватил выправленные дядькой Мироном документы, надел плащ и шляпу, к счастью, не котелок. Когда речь зашла о покупке головного убора, я, только представив себя в шляпе-котелке, чуть не икал от смеха, и сумел настоять на покупке обычной широкополой шляпы, убедив Хельгу, что тринадцатилетний мальчишка в официальном костюме-тройке и так выглядит как минимум комично, а если на него напялить еще и котелок, то полчаса смеха будет гарантировано всем окружающим. Хельга тогда долго спорила, но в итоге, хоть и с явным недовольством, уступила. А сейчас окинула меня изучающим взглядом и…
– Все-таки я правильно поступила, настояв на покупке этой шляпы, – заключила она. – В котелке ты бы выглядел пародией на взрослого. А так, вполне приличный молодой человек, даже щеголь. Девушкам должен понравиться.
И рассмеявшись – так ее позабавила моя перекосившаяся физиономия, – вытолкала меня за дверь. Как это называется, а? Женская логика, да? Оксюморон!
– Он не девушкам сейчас понравиться должен, а гимназической комиссии! – загудел у открытой двери дядька Мирон, как всегда ухмыляясь в усы. – Удачи, Кирилл!
Кивнув, я вздохнул и, приведя в порядок мысли, направился по дорожке к калитке. Миновав сквер, куда в последнее время выходил, чтобы подышать свежим воздухом и отдохнуть от зубрежки, я свернул на Кленовую улицу и, заслышав бой часов на башне управы, прибавил ходу. Одиннадцать. До начала испытаний остался час.
