В тот раз, когда Паола, войдя в роль парикмахерши, постригла Игоря, превратив его в настоящего красавца, Пётр Васильевич провёл ладонями по могучей шевелюре и бороде и подумал, что неплохо бы и ему избавиться от избыточной растительности. Паола поймала его рассеянный задумчивый взгляд и пощёлкиванием ножниц продемонстрировала готовность проделать с ним то же самое, что и с его сыном.
Подстригаться – значит, на время отдаться в руки этой иностранки. Душа у него дрогнула, и он поспешил отказаться от предложенных услуг. Но желание изменить внешность возникло и мало-помалу взяло верх.
На другой день он сам подошёл к Паоле и, робея, попросил подстричь и его. Ножницы и бритва быстро превратили аборигена из седого старика в весьма интересного мужчину. Сердце парикмахерши сладко заныло. Проделав основную работу, она, как могла, затягивала окончание стрижки, то приглаживая клиенту вихры, то просто лишний раз проводя пальчиками по его затылку. Она была на семнадцать лет моложе его, но разница в возрасте не помешала ей влюбиться в него со всей страстностью своей пылкой души.
Она долго не давала воли своему влечению, и лишь заметив, что Джоан строит Петру Васильевичу глазки, попыталась обратить его внимание на себя. Но седовласый мужчина, казалось, не замечал женских чар и оставался холоден и неприступен. До времени она не форсировала события, но прошедшие свадьбы заставили её забеспокоиться: не поддастся ли Пётр Васильевич тенденции и не захочет ли жить семейной жизнью? А вдруг он остановит свой выбор на Джоан? Что тогда делать ей, Паоле? Нет, ей следовало быть расторопнее.
Выбрав момент, Паола уединилась с ним и пошла на приступ. Она заявила, что не может жить без него и если он на ней не женится, то покончит с собой. Чтобы сбить с неё пыл, Пётр Васильевич стал отшучиваться, дескать, они и так живут в одной пещере и спят чуть ли не на расстоянии вытянутой руки, чего же боле? Но Паола не приняла шутливого тона, заплакала и сквозь слёзы молчаливым взором добивалась от него согласия. Тогда он выдвинул ещё один аргумент – разницу в возрасте.
– Мне надо поискать другого, помоложе, так выходит? – смахивая слёзы, закончила за него Паола. – А где он, другой? Разве что попробовать отбить у Марты твоего сына? Оно бы и можно, да только не нужен мне никто, кроме тебя, понимаешь ты это или нет? А может, ты боишься не справиться со мной? – она приправила голос толикой презрения.
– Я не справлюсь?! Да я… – Пётр Васильевич растерянно уставился на неё, не зная, что сказать ещё.
– Да, не справишься! – уже утвердительно повторила Паола. – Старичок всё-таки. Напрасно я затеяла этот разговор.
– Я старичок?! – Пётр Васильевич схватил её за плечи, и она вскрикнула от боли.
– Что ты делаешь?! Раздавишь, – тяжело дыша, проговорила она и, когда он отпустил её, добавила: – Медведь, разве можно так с женщиной?
– Прости.
– Прощу, если женишься на мне. Так да?
– Да.
– Это точно?
– Точнее некуда.
Скорее всего, Пётр Васильевич сумел бы отвертеться, но прикосновения податливого женского тела помешали ему это сделать. Ну а дав согласие, он уже не мог пойти на попятную.
В свою очередь Джоан, заподозрив неладное, тоже отвела Петра Васильевича для доверительного разговора и не отставала от него, пока не выпытала, о чём он секретничал «с этой вертихвосткой». Узнав, в чём дело, женщина так расстроилась, что с минуту не могла вымолвить ни слова. Он уже повернулся, дабы покинуть её, но она остановила его.
– Стой, Питер! – сказала Джоан. – А как же я?
– А что – ты?
Внезапно молодая женщина схватила его руку и покрыла её поцелуями.
– Питер, миленький, не оставляй меня одну! – с жаром заговорила она. – Ты же видишь – я так беззащитна. Пожалей меня, позволь мне быть с тобой. Не было и не будет более любящей жены, чем я!
– Но я дал слово Паоле.
– Ничего. Я согласна быть твоей второй женой.
– Ты с ума сошла!
– Я сойду с ума, если останусь одна. Сейчас я в более здравом уме, чем когда бы то ни было. Скажи «да», я стану твоей, и ты не пожалеешь. Посмотри на меня, – она подпёрлась рукой и повернулась кругом, – разве я не хороша?
– Вы что, бабы, за меня взялись? – начал повышать голос Пётр Васильевич.
– Да или нет! – стояла на своём Джоан.
– Опомнись!
Неожиданно она опустилась на землю и обняла его колени.
– Что ты делаешь? – оглядываясь по сторонам, скороговоркой зашептал он. – Встань немедленно, слышишь?
– Нет, сначала скажи.
– Увидят ведь, что подумают о нас?
– Мне всё равно. У них свои заботы, у нас – свои. Главное – ты и я.
– Мне надо подумать.
– О чём? Разве не ясно, что я не могу без тебя и мы предназначены друг для друга?
– Мне надо подумать! – уже жёстче повторил Пётр Васильевич, и Джоан поняла – настаивать более опасно, чем отпустить его, не вырвав согласия.
В тот же день он рассказал обо всём Уиллису.
– Как ты смотришь на это? – спросил он. – Форменное безобразие, да и только.
– Почему безобразие? – возразил Уиллис. – Просто считай, что тебе повезло. У тебя будет две молодые жены.
– Джон, ты смеёшься надо мной?
– Почему смеюсь? Сам посуди: среди нас семь женщин и пять мужчин. Четыре женщины замужем. С Паолой вы уже договорились. А две остаются свободными. По-твоему, им по рукам пойти? Или коротать свой век в одиночестве? Пусть у тебя будет две жены. Это лучший выход из положения. Ладно, мне пора.
Уиллис заспешил по каким-то делам, и озадаченный Пётр Васильевич остался один. Слова Уиллиса пробили брешь в его дотоле, в общем-то, незыблемой позиции. Мысли о двоежёнстве уже не вызывали в нём прежней паники; он вспомнил песенку о том, что «Совсем неплохо иметь три жены», чертыхнулся и сказал:
– Ну и анекдот.
Вечером того же дня Джоан отправилась в сад, где он занимался обрезкой деревьев, подошла к нему и вопросительно подняла на него глаза.
– Сколько тебе лет? – спросил он.
– Двадцать семь.
– Действительно, с ума сойти!
– Что тебя не устраивает?
– То, что ты слишком молода и хороша для меня.
– О-о, Питер, эти недостатки устранимы. Пройдут годы, и они исчезнут сами собой.
– Но тогда я стану совсем старым – дряхлым старичком, как мне однажды сказали.
– О, милый Питер, ты не станешь дряхлым. Наоборот, с годами мы превратимся в совсем-совсем подходящую пару. Представь: через пятнадцать лет тебе будет шестьдесят – для мужчины это не так уж много. А мне в то время будет сорок два. Согласись, это возраст, когда женщине никак нельзя афишировать свои годы. Ведь так? Питер, я по твоим глазам вижу – ты не против, чтобы я стала твоей женой.
